— Пожар! — кричу я во все горло.
— Горим, Герман! — подхватывает Ритка, переходя на неистовый ор.
Клянусь, я аж вздрагиваю от неожиданности. Но самое главное, что уже через несколько секунд дверь резко распахивается, саданув при этом Вершинину прямо по лбу.
Она роняет половник, а Ритка хватается за сердце. Потому что перед нами стоит Левицкий, облаченный в противогаз.
— Ты, придурок! Кто ж так делает? — Инга растирает ушибленный лоб.
— Я вас спасу.
Кажется, он говорит именно это. Толком и не разберешь.
— А тебя уже ничего не спасет, — набрасываясь на него, зло отзывается разъяренная Вершинина. — Где мой борщ? Для тебя я, что ли, его готовила?!
— Правильно ты сделала, что заставила ее почистить овощи, — одобрительно кивает Ритка, наблюдая за тем, как Инга колошматит Германа.
— Мы правда горим? — скучающим тоном интересуется Настя Лопырева, поправляя крупные бигуди на голове.
Только сейчас замечаю, что в коридоре выстроилась толпа любопытных студентов. Вон уже и на телефон снимают бойцовской клуб имени Инги Вершининой, в этот самый момент восседающей на Германе.
— Забери, пожалуйста, у Чернышова телефон, — прошу я Ритку, пробираясь в эпицентр.
— Да не трогал я ваш борщ! — уверяет распластавшийся на полу Левицкий.
— Врешь, гаденыш! — яростно шипит девчонка, отбрасывая в сторону противогаз.
— Да не вру я. Говорю ж не трогал!
Добираюсь до цели, бросаю тревожный взгляд на Германа и начинаю звонко смеяться. Вершинина, кстати, наоборот, гневается пуще прежнего, продолжая раздавать несчастному тумаки.
— Дайте ему зеркало.
— Умора, блин.
Дружный хохот ребят эхом прыгает от стен. Герман хлопает глазищами, изображая из себя саму невинность. А у самого рыльце в пушку. Точнее рот в борще.
— Эт, чё, вы мне тут устроили! — доносится до нас грозный голос комендантши.
— Фюрер! — Лопырева свистит, и в коридоре моментально начинается невообразимая давка.
Инга быстро поднимается на ноги и направляется в обитель Германа.
— Вставай уже, Гер, — протягиваю руку Левицкому.
Как-то жалко его стало, что ли… Получил он от Вершининой знатно. Лицо расцарапано, рубашка порвана. Вон даже очки в двух местах треснули, съехав на бок.
— Прости, Дарин, не удержался, — кряхтя, оправдывается парень. — Я только крышечку приподнял, чтобы в полной мере насладиться ароматом. И, собственно, стал заложником своих рецепторов. А я ж еще чеснок на окне выращиваю, так что…
— Ясно, — окончательно смягчившись, улыбаюсь я.
Что с них взять-то, с мальчишек? Одних я как-то уже застала за интересным делом. Картошку «варили» в кастрюле, просто открыв кипяток.
