— Время, Дарина, — отец недовольно показывает на часы.
— Иду уже.
Надеваю куртку, обуваюсь и снимаю с крючка связку своих ключей. Выхожу из квартиры вслед за отцом. С тоской замечаю, что мама не идет провожать нас и не желает мне хорошего дня, как бывало обычно.
После вчерашнего она со мной не разговаривает. Объявила самый настоящий бойкот, упрекнув в том, что я, цитирую: «капитально подорвала ее доверие».
Ох, и видели бы вы ее взгляд! Внимательный, острый, выражающий недоумение и вместе с тем самое настоящее осуждение. Сколько нового я о себе узнала! Мама в этот раз не поскупилась на обидные слова, задержавшись в моей комнате еще на добрых полчаса.
Я смиренно слушала, а она роняла слезы, сетуя и на новый город, и на новую школу, и на мальчика, с которым я (якобы) имела неосторожность связаться.
«Дожили! Шляешься по чужим квартирам! Без белья домой приходишь в ночь! Я не узнаю тебя!»
И все в таком духе.
Обидно. Но заслужила. Я прекрасно понимаю ее реакцию, ведь со стороны мое поведение и правда выглядит отвратительно.
— Давай чуть быстрее, — торопит меня папа, пока я уныло спускаюсь по ступенькам.
— Успею, еще целый час до начала занятий, — бормочу себе под нос.
— Я не успею, — недовольно бросает через плечо.
— Не поняла… — гипнотизирую взглядом его спину.
— Прибавь шагу, Дарина!
Все становится ясно уже совсем скоро, а если точнее, к тому моменту, как мы оказываемся на одной остановке и в одном автобусе. Это притом, что отцу на работу надо бы в другую сторону. Понимаете, да?
— Ты меня до школы провожать собираешься? — все-таки имею наглость спросить.
— Теперь туда и обратно либо со мной, либо с матерью. Это ясно? — отвечает, не отрывая хмурого взгляда от газеты, купленной в киоске.
— Ясно.
Да уж… В десятом классе приходить под родительским конвоем в школу — это самый настоящий позор.
Сникаю еще больше и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.
А может надо было рассказать родителям правду? О том, что один садист закрыл меня в шкафу, а второй — решил не выпускать оттуда до утра?
Вот только вряд ли родители поверили бы. Особенно если взять во внимание постыдную историю, которую поведал отец. Про телефонный звонок, нетрудно догадаться, кем совершенный…
И снова злость накатывает со страшной силой. Мне, вообще-то, не свойственны приступы гнева и ярости, но, клянусь, за вот эти грязные небылицы хочется выдрать Яну язык. Он ведь намеренно сделал это, в очередной раз продемонстрировав гнилую сторону своей души.
