Были времена, когда я ненавидел и проклинал Хоука, называл его вспыльчивым старым скрягой и делал вещи и похуже. Но я должен был признать: если он тебе нужен, он всегда был рядом. У него сразу был план на все возможные ситуации. И этот план работал. Всегда.
Через час после телефонного звонка мы уже были в самолете, направлявшемся в Мехико. Только когда я пристегнул ремень безопасности, он сказал мне, что Пэт Киллбрайд мертва.
Ожидание Хоука иногда может быть таким же разочаровывающим, как и ожидание Годо.
Это был один из таких моментов. Я сидел в баре отеля Боливия, лучшего отеля Лимы. И самого дорогого. Если задание имеет высший уровень такое возможно и для агентов AX тоже. Я выпил девятую рюмку виски, и, конечно, бармен не мог знать, что я хорошо переношу алкоголь. Он уже начал смотреть на меня взглядом, который собирался сказать: «Это последняя, что ты получишь».
Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как Дион Гермес вырубил меня нервно-паралитическим веществом. Я не шучу, когда говорю, что это были самые странные двадцать четыре часа в моей жизни.
Я знал, что делаю. Почему я много пил и не напивался. Я старался не думать о том, как Дион Гермес убил "Питера Пэна". Пэт Киллбрайд был мертв. И ее конец не был приятным. Я старался не думать о мимолетном поцелуе, который она подарила мне перед смертью. Я старался не винить себя. Бармен не налил мне десятой рюмки виски. Я посмотрел прямо на него, и он передумал. В этот момент вошел Хоук, одетый в легкое пальто, очень подходящее для осеннего холода в туманной стране. Но на улице, на Авенида Абанкай, было около пятидесяти градусов. Хоук выглядел хорошо. Почти взволнован. Я же выглядел как развалина. У меня были двойные мешки под глазами, и мне было все равно. Все, о чем я мог думать, это найти Диона Гермеса и убить его.
Хоук сел на стул рядом со мной и начал дуть себе на руки. «Похоже, здесь январь, а не июнь!»
Я посмотрел на него с иронией. Иногда старик может быть очень утомительным. Особенно, когда он морщит свое обычно кислое лицо и делает вид, что смотрит на вещи по-новому. Я ничего не говорил. Он посмотрел на мой стакан. "Сколько ты вапил?"
«Это десятый. И что? Я могу выпить еще десять, и это меня не беспокоит. Мы оба это знаем, так зачем тратить на это слова?
Он попытался улыбнуться, пытаясь заставить меня бороться с черной тоской. Наконец он сдался, и улыбка исчезла с его лица, как будто кто-то выдернул вилку из розетки. Я знал, что его беспокоило. Он знал, что меня беспокоит смерть Пэт Киллбрайд, и ему это не нравилось. Ему не понравилось, что я в кои-то веки вел себя как нормальный человек, с настоящими эмоциями, а не как Киллмастер. Пешка не должна волноваться, если ее перемещают по доске.
