— Благородно, однако, все эти люди окажутся на улице.
— И будут вынуждены лететь в центральные миры, становясь штрейкбрехерами.
— То есть Вас преследует желание уменьшить плату своим рабочим? Урезать их права? — продолжал интересоваться старик.
— Именно так, но не меня, а корпорацию.
— Вы и есть корпорация, только на нашей планете. Вы с ней — единое целое.
— Тоже верно. Вы согласны?
— А у меня есть выбор? — спросил седовласый мужчина с какими-то дворянскими чертами, аккуратным лицом и носом, он напоминал какой-то старый портрет, который теперь должен был влачить жалкое существование в этом мире.
— У Вас нет выбора, но тоже особенно себя не обеляйте. Все же Вы эксплуатировали своих рабочих неслабо.
— Назовешь процент эксплуатации, собака? — спросил старик.
— Назову. Сто двадцать процентов, но все же это немало.
— Хах… Немало? Да эти парни, мужчины, девушки и женщины работали здесь, как у Христа за пазухой.
— Вы крещены?
— Так точно. Христос прошел через века, а вот такие, как Вы, будете забыты и растоптаны будущими поколениями. Вас вдавят в асфальт истории и забудут…
— Равно как и Вас, — перебил человека Романо. — Стоит понимать одну вещь. Сколько бы высокопарных слов Вы бы не сказали, хуже Вы этим мне не сделаете, однако я делаю больше для того, чтобы нас всех забыли.
Слова Романо раздались эхом в голове Генриха. Что-то было в них странное, а старичок замолчал, судя по всему, все из находящихся здесь бизнесменов задумались о том, что же имел в виду этот этнический итальянец.
— Так что же Вы скажете, господин Борман? — спросил Романо.
— Я согласен.
— На что?
— На службу. Мне лететь отсюда, резона особого нет. Здесь у меня связи — там пустота. Поэтому я работаю с тобой.
— Хорошо, — Романо достал из портфеля, который поднес ему Чаки документы, после чего раздал людям: два документа на куплю-продажу Николсонам, еще два на дарственные Борману и Фирсу. Он будто знал кто, из них решит сотрудничать, похоже, он просмотрел все личные дела, проследил линии связей и прочего. Это был ход настоящего стратега, который просчитал все наперед, он уже знал, у когона что надо давить и от этого у Генриха пробежал холодок по спине. Страх к этому человеку с каждой секундой становился все сильнее.
Люди же в этот момент ставили росписи в двух экземплярах документов. На лицах была какая-то обида у всех, пожалуй, кроме Фирса, который сейчас будто бы избавился от лишнего бремени и наконецпозволил бы своей бандитской натуре пойти в разнос.
