— А ещё Александр Иванович забыл добавить, что мы настойчиво просим вас свернуть свою беспрецедентную компанию в прессе, которая переходит допустимые границы, — кашлянул в кулак Некрасов.
— Что скажете, любезный? — резюмировал Гучков, возвращая внимание к себе.
Протопопов ответил не сразу. А потом министру подумалось, что если господа революционеры так любят притчи, то от чего бы не рассказать им одну коротенькую притчу в ответ, весьма поучительную. Ее Протопопов слышал ещё в прошлой жизни, в детском доме и теперь пересказал на память.
— Надумала кошка Мурка пса Шарика из конуры выжить. И зачем, казалось бы, ей эта галимая суета понабралась? Сама в большом доме живёт, а Шарик бедолага, ютится в крошечной будке. Оказывается всё дело в том, что дом этот не Мурки, а конура — Шарикова! И стала она хозяевам между делом намурлыкивать на Шарика и гнать, что пёс совсем стар и ленив стал, а ещё добр не в меру, и чужие люди во двор к ним, как к себе домой ходят!
Протопопов сделал короткую паузу, убедиться, что революционеры внимательно слушают.
Слушали.
Продолжил.
— Кончилось всё это тем, что выгнали старого пса из будки. Только вот на цепь вместо него кошку посадили. Умные оказались хозяева. Поняли, что злая кошка лучше доброго пса дом охранять будет. А Шарика в сени пустили — доживать!
Революционеры, дослушав, начали переглядываться. Гучков на Львова, Коновалов на Терещенко и так на друг дружку.
— Какова мораль сей басни? — наконец, спросил Гучков, слегка раздраженно.
Протопопов коснулся вилки, преодолев те несколько сантиметров, что отдаляли его руку от металла. И поманил Гучкова к себе, поближе.
Александр Иванович поколебался, но подался вперёд, чтобы Протопопов сумел сказать ему на ухо все, что думает.
— Мораль, Александр Иванович, такова, что если ты будешь со мной разговаривать в таком духе, пидар ты старый, то всего через полторы секунды сдохнешь, захлебнувшись в свой крови, — зашипел Протопопов. — Ровно столько времени мне понадобится на то, чтобы проткнуть этой вилкой твою сонную артерию и это произойдёт прежде, чем кто то из твоих шакалов дёрнется, — министр стискивал вилку, быстро шепча эти слова на ухо революционеру.
Он говорил абсолютную правду. Протопопов прежний заслужил себе репутацию слабого и трусливого человека, неспособного отстоять свои интересы в споре самодостаточных мужчин.
Репутацию слабака без внутреннего стержня.
Никому из собравшихся и в голову не могло прийти, что министр внутренних дел, которого таки схватили как нашкодившего пацана за шкирку взрослые дяди, подумает о сопротивлении. Да и как, если вокруг вооружённые охранники, которые и пристрелить могут, как бы ненароком. Но вся проблема в том, что подобная безалаберность давала Протопопову ту самую единственную возможность, которой он теперь и собирался воспользоваться сполна.
