О боги! Едва взглянув на сумму счета, Елизар чуть было не потерял сознания. Проклятый коньяк стоил больше, чем отпускалось одаренному писателю на все личные расходы во время пребывания в столице мира.
Елизару почудилось, что он видит дурной сон. Однако какой там сон, когда сука официант, во плоти, стоит рядом и ждет денег. Да еще, видно, на чаевые рассчитывает, свиная харя!
Последовало тягостное объяснение.
- Ты понимаешь, - втолковывал Елизар заплетающимся языком, - же нон моней. Майн камраден есть моней. Муа ждать камраден, они платить моней. Ву компренэ муа?
Насчет таких дел официанты всегда компренэ.
Был вызван хозяин. С помощью доброхотов-лингвистов из публики, в конце концов, удалось заключить компромиссное соглашение, по которому Елизару, под надлежащим присмотром, разрешалось ждать камраден, но при условии, что заплатят моней.
К нашему стыду нужно сказать, что когда камраден все же прибыли, то застали они Елизара в самом плачевном состоянии. Он то проливал слезы по поводу печальной судьбы Нотр-Дам, то беспричинно хохотал, то пытался исполнить танец с саблями, использовав в качестве таковых новые штиблеты.
Только мужеству и находчивости руководителя группы мы обязаны тем, что транспортировка буйствующего литератора в гостиницу прошла без сколь-нибудь существенных осложнений.
Увы! Последние дни пребывания за рубежом Елизар провел под домашним арестом в гостинице. Даже еду ему камраден приносили в номер.
Безрадостно текли дни отчуждения. Ни вина, ни песен, ни любви!
Впрочем, не совсем так. Однажды Елизар все же чуть было не завел интрижку с горничной. Помня, как парижанки ценят решительность и натиск, он произвел молниеносную атаку, когда та меняла простыни. Но казавшаяся такой ветреной горняшка пребольно стукнула его по носу и, почему-то заплакав, выскользнула из комнаты. Через несколько минут явилась старшая горничная, мымра в очках, и добрые полчаса читала Елизару нотацию, из которой он, правда, ничего не понял. Боясь, как бы она, чего доброго, не нажаловалась руководителю группы, Елизар отдал ей все сувениры, приобретенные для одаривания знакомых и родичей.
После такого афронта впал Елизар в совершеннейшую ипохондрию. Он проклинал эту растленную страну и считал часы до возвращения на родину, хотя понимал, что там ему придется дать отчет обо всем содеянном.
Наконец, настал долгожданный миг. Город порока и социальных контрастов вставал на дыбы под крылом самолета, уносившего Елизара домой.
