— Здравствуйте, миленькие мои!
Или похлопает по плечу кого-либо, погладит по голове, не справляясь, хочется тому или нет. Или, бывало, скажет еще:
— Ванечка! Дай я тебя, миленький, поцелую. Ведь я тебя люблю...
Врагов у него не было; почитателей, пожалуй, тоже, но его любили по-товарищески. Способностями он был из средних; иногда огорчался этим, особенно на экзаменах, когда в 2—3 дня нужно было «одолеть», «поглотить» сотни мудреных, ученых и неведомых страниц (на лекции-то ведь никто не ходил, кроме двух очередных студентов). Однажды на экзамене по патрологии он долго заплетался по поводу одного из святых отцов, а затем и вовсе остановился, смущенный и виноватый. Фальшиво делать вид, будто он «знал, да вот-де немного забыл». Колечка совестился.
Профессор, зная что он (как и мы, и некоторые наши другие друзья) изучал самостоятельно святоотеческую литературу в так называемом «Златоустовском кружке», стал его ободрять:
— Да вы зна-а-ете, знаете, не смущайтесь!
Но Колечка, что и знал, все позабыл теперь, и продолжал молчать виновато. Профессор, переглянувшись с ассистентом, ласково сказал:
— Ну, ничего! Довольно с вас. Идите, не смущайтесь.
Колечка с экзамена прямо ко мне в комнату:
— Ну, миленький, и провалился я! И то со смехом, хватая себя за нос и качая головой, то с грустью рассказывал мне о провале. Я стал его ободрять, как мог:
— Ну что же! Ну поставят тройку, не пропадешь. У нас почти никогда не ставили неудовлетворительных отметок: уже четверка считалась слабым баллом.
— Стыдно! — говорит он. — Пусть бы провалился по философии или метафизике, а тут по патрологии и — оскандалился. И вас-то всех оскандалил, всех «златоустовцев». Вот так «святоотеческий» кружок, скажут!
И он опять то улыбался, то хмурился.
После опроса экзаменаторы выводили общий балл и потом объявляли результат нетерпеливо ожидавшим студентам.
Колечка снова прибежал ко мне, ворвался и, раскатываясь от смеха и радости, обнимая меня и целуя, кричал:
— Пять! Пять! Миленкий мой! Да что-о-ж это такое, Господи! — и опять радостно, как дитя, заливается...
— Да мне и тройки нельзя, а они, миленькие мои, пять мне закатили! Спаси их Господи!
Родом он был из городской мещанской простой среды: мать была давно вдова. Кроме него был у нее еще другой сын. Вся семья была очень религиозная. А в Академии все мы (и Виктор) были под сильным влиянием аскета инспектора, архимандрита Ф. Колечка, со свойственной ему сердечностью, сразу увлекся им. Потом мы создали, под руководством того же архимандрита Ф., святоотеческий кружок. И все это вместе склонило Колечку к мысли о монашестве.