– Вчера ведь я с ней выпивал.
– С ней?! – Клюев вскочил с вытаращенными глазами. – И что она вам наплела?
– Мы ездили к Вронскому.
– Куда? Он же бомжара! Или на Кузнецова вернулся?
– Где-то на краю…
– И вы там, в этом гадюжнике?! Мать моя женщина!.. – старлей в запале достал сигареты из кармана.
Матвею Егоровичу стало совсем противно, он повысил голос:
– Во-первых, я некурящий! А во вторых, ты хоть извинился перед ним?! Ты закрыл его вообще ни за что!
– Так это!.. Он сам этого хотел! – участковый вздохнул и выскочил из номера.
Но едва Кабысток со стоном и скрипом поднялся. чтоб запереть дверь, она распахнулась, впуская торжествующего молодца. С бутылкой в руке.
– Нет-нет!.. – обреченно простонал подполковник, как-то виновато скашивая глаза.
– Да! – весьма категорично отрезал Клюев, наполняя стопку.
Так уж получилось, что теперь я вроде как и тружусь. Хотя по-прежнему выпиваю "для вдохновения", но стала и закусывать уже не только килькой в томате. Сейчас все объясню.
Короче, все эти дела у меня выспрашивали двое: высокий сухощавый Артем и его, уж не знаю, толи невеста, толи жена Татьяна. Полноватая, вроде как немного и заторможенная высокая брюнетка с еврейским носом и узким ртом. Карие ее глаза и брови над ними располагаются не на прямой линии, как у многих, а под трагическим углом, как рисуют у Пьеро из "Золотого Ключика" и мадонн на русских иконах. Артем в основном был обеспокоен технической стороной – настраивал микрофон и (хотела сказать, магнитофон) какой-то звукозаписывающий аппарат, который сразу и печатал текст на экране и бумаге. Я в этих ваших компах ни бум-бум, что слышала, то и передаю. А уж Татьяна придиралась к словам, поправляла, выспрашивала значения жаргонных и местных бологовских словечек. С ней нам приходилось подолгу засиживаться над этим чёртовым текстом, вот уж никогда не думала, что надо так! Все исправлять и исправлять уже исправленное! Спорили мы с ней порой до одурения, до пены на губах, переходили воще на бесцензурную лексику, даже кричали друг на друга! Хотя нет, вру! Кричала в основном я, доказывая правоту и необходимость именно такого выражения, а не какого-то там научного, принятого не в наших кругах. Человек, в общем-то, мягкий, она почти всегда соглашалась со мной. Зато потом, в основном уже утром с похмелья, и меня начинали грызть сомнения в своей правоте. И мы вместе начинали искать какой-то компромисс.
Потом она не выдержала моей вони, которой я вообще и не замечала, спросила, когда я мылась в последний раз. Я, хихикая, рассказала ей об эвенках, людях тайги, которых белые поселенцы стали приучать к цивилизации – вымыли их, а те в первый же мороз все и простудились, поумирали с воспалением легких. Ей всю эту муру было слушать не очень приятно, она просто вызвала такси и отвезла меня в баню. А пока я смывала с себя вековые наросты, сходила по магазинам и одела меня во все новое. Стричься в парикмахерской я еще не решилась, хотя позволила слегка обкорнать ножницами локоны (из тех, что уже свалялись в войлок) на тупой башке. А уж как приятно было принять на грудь первые после той экзекуции сто грамм, просто не передать!
