Оказалось, что она была младшей принцессой в одном из завоёванных Босхафтом государств. Ну, тогда они, разумеется, были свободны, подчинялись своему собственному монарху, но да не суть.
Когда Босхафт только подступился к их замку, отец моей вынужденной приятельницы предложил ему на откуп любую из дочерей — добрый и любящий папочка, правда? Нет, я как бы понимаю, что политика, туда-сюда, но всё равно для меня это дико звучит: жизнь молодой девушки в обмен на свободу маленького королевства. И Босхафт выбрал младшую из королевских дочек. Самая красивая, милая и всё такое… Ей было двадцать, ему — слегка за сорок. Естественно, Мартынко в восторг от такой сделки не пришла и, когда её всё-таки доставили не без потерь со стороны гвардии её отца в замок к Босхафту, выразила рьяный протест, высказав тому в лицо всё, что думает о ситуации, за что её навсегда обратили в змейку. Небольшую голубую ядовитую змейку.
А то королевство Босхафт всё равно захватил. Послал туда нечисть ещё тогда, когда принцесса из ворот родного замка едва выехала, так что она в любом случае стала бы его пленницей. Днём раньше, днём позже — какая разница?
Вот так и доверяй договорённостям, скреплённым только лишь подписями без магического заверения…
Обо всём этом она рассуждала, вальяжно развалившись у меня на плечах, а когда часы пробили полночь и заклятие с меня временно спало, она, осознав, что я «ожила», шарахнулась от меня едва ли не больше, чем я от неё.
Но я-то за день попривыкла к тому, что змея сидит у меня на плечах и ведёт беседы сама с собой: обошлось даже без визгов с моей стороны. А вот Мартынко совершенно не ожидала такого развития событий.
Кое-как удержав равновесие, опустилась на холодный пол — я тогда ещё не приспособилась к резкому «выходу» в нормальное состояние.
А ещё я уговаривала себя, что скоро всё закончится, что мне вот-вот сделают какой-нибудь волшебный укольчик в больнице, куда меня обязательно должны были уже доставить после того, как я потеряла сознание на спектакле. У нас очень ответственное руководство и достаточно доброжелательный коллектив, они меня не оставят дожидаться конца спектакля.
А так как уговаривала я себя вслух, то Мартынко всё это слышала.
— Дура ш-штоли? — прошипела она. — Какой укольщ-щик? Ты в плену у Бос-схафта!
— Можно подумать, мне это о чём-нибудь говорит, — огрызнулась я тогда.
— Откуда ты такая взялас-сь, ш-што не с-слыш-шала об этом щ-щудовищ-ще?
— Из театры.
