Причиной тому была запущенная простуда, при слабых от природы легких и тяжелое нервное напряжение. Здоровье резко ухудшилось. «Простуда приняла упорный хронический характер, и в апреле появились зловещие признаки» туберкулеза. Уехал он в Харьковскую губернию, рассчитывая вернуться к осени. Но стало еще хуже, пришлось уехать в Крым.
За лето Васильев сделал много десятков рисунков, много этюдов и несколько картин; в этих работах художник отразил свои последние впечатления русской природы, которой больше ему не довелось увидеть. Эти материалы стали основой многих произведений, над которыми он впоследствии работал в Крыму.
В рисунках и этюдах Васильева 1871 года особенно часто встречаются изображения степной равнины и низменных заболоченных мест. Особенно сильно продвинулся художник в это лето в передаче влажного воздуха вблизи воды и в передаче листвы деревьев. Живописное изображение листвы в предшествующие годы было, пожалуй, самым слабым местом Васильева. Частенько рисунок кроны и ветвей бывал упрощенным, а цвет довольно условным. Теперь и листву Васильев научился писать так же широко и богато в смысле оттенков, как он писал небо и дали.
В Крыму Васильев поселился в Ялте. Здесь прошли последних два года его жизни.
В Ялте Васильев мучительно переживал свое одиночество: живой и общительный юноша чувствовал себя чужим в модном курортном городке. Тоска молодого художника усиливалась еще и тем, что он покинул Петербург в разгар подготовки первой передвижной художественной выставки, в которой страстно хотел участвовать. «Много радости, но много и горя принесла мне эта выставка, - писал Васильев Крамскому вскоре после ее открытия. - Радости потому, что осуществилось то, в чем и я чуть-чуть был замешан, и горести оттого, что я сам не могу гнаться вместе с вами».
Большой моральной поддержкой для больного Васильева был приезд к нему И. Н. Крамского. Васильев заметно оживился и с новым увлечением стал работать. Крамской пробыл у Васильева около месяца, после чего они уже не встречались. Однако дружба их не заглохла; непосредственное общение заменила им переписка. Дружба двух больших художников, безгранично ценивших друг друга, была глубокой и прочной, несмотря на большую разницу в годах: Крамскому было близко к сорока, а Васильеву - едва за двадцать.
Дружба Крамского и Васильева принимала такие трогательные формы, что И. Н. Крамской, человек сдержанный, признавался Васильеву: «Жизнь моя не была бы такая богатая, гордость моя не была бы так основательна, если бы я не встретился с Вами в жизни» […] Вы - точно часть меня самого, и часть очень дорогая, Ваше развитие - мое развитие. Ваша жизнь - отзывается в моей…» Главным достоинством этой удивительной дружбы была прямота и честность.
