— И что было дальше?
Я откинулась на спину стула. Пожала плечами, сделав глоток алкоголя.
— Дамочка сбежала. А он ушел. И вот ты знаешь, до сих пор вспоминаю тот день и мне непонятно. Почему Аркадий вообще вышел из дверей моего дома на своих ногах? Без костылей и даже без помощи санитаров? Как я могла стоять и рыдать как последняя тряпка смотря на все это? Я задаю себе этот вопрос постоянно: «Лола, почему он был цел и невредим, и даже топор не торчал из его спины?».
Курьер заржал. Да-да. Именно так. Громко и запрокинув голову назад. А я сидела и залипала на нем взглядом. Охренительный мужик. И даю голову на отсечение — в постели будет тем еще ураганом. Даже аромат его духов возбуждает меня.
— Ну а если перестать дрочить словами, могу сказать одно.
Допив свой виски, он ставит бокал на стол и подается ко мне. Внимательно смотрит, ожидая продолжения. Состроив донельзя умное выражение лица, приближаюсь к курьеру. К самому его плечу. Вдыхаю аромат его духов и, переждав легкое головокружение, шепчу тоном заговорщика.
— Ты можешь раскисать, а можешь отрываться. Мой девиз по жизни — бери от нее все.
Отстраняюсь. Хотя должна признать, делаю это с большим трудом. Руки так и чешутся потрогать его крепкие бицепсы.
— Это типа АкунаМатата? — на его губах все еще искрится улыбка. Ох уж эти ямочки. С ума меня сводят.
— Можно и так. Только, чур я Тимон. Не хочу быть жирным Пумбой, — кривлюсь при воспоминании о кабане. Никогда мне не нравился.
Он молчит. Смотрит на меня с задумчивой улыбкой на губах. А потом вдруг резко обхватывает ладонью мой затылок и притягивает к себе. Посуда со стола летит на пол, мебель переворачивается, и теперь нас не разделяет абсолютно ничего. Его губы на моих. Они такие горячие, и безумно вкусные. И я понимаю, что этой ночью я имею право пожить для себя. Почему бы не расслабиться в руках такого шикарного жеребца?
Боже, его губы. М-м-м. Дорогой виски и жвачка. Именно так пахнет жаркая ночь. Похоже я сорвала джек-пот!
Когда он отстраняется, я едва ли не плачу. Так хочу еще! Но взяв себя в руки пытаюсь изобразить равнодушие.
— Эй, что ты делаешь? — получается слишком тихо для протеста. А он все еще затылок мой гладит пальцами, и в глаза мне смотрит не отрываясь.
— Я трахать тебя буду, Баунти. Всю ночь напролет.
Я молчу. Хочу казаться равнодушной, но дикая, тугая пульсация в низу живота говорит мне о том, что я вряд ли наберусь сил на отказ. Да он и не дает мне одуматься. Резко притягивает к себе снова, завладевая моим ртом.
