Мажор, уязвленный пренебрежением отца, начал издеваться над своей будущей женой в излюбленном стиле: назвал её плебейкой, и заявил, что запрет её в башне и будет кормить похлебкой для свиней. Ну а та, естественно, вызвала его на дуэль и шарахнула по парню сырой энергией огня. Хорошо еще, что замковый целитель — истинный господин барон Громилин Михаил не был в отлучке…
Как ни странно, даже обновленная память мало дала информации об этом мире. То ли парень пренебрегал историей, то ли средневековое общество само не слишком её любило. Известно главным образом о страшной войне между древними видящими магами, которая превратила треть земного диска (да, пока еще — диска, до шара наука не дошла) в мертвую пустошь. На которой ничего не растет уже много столетий.
Зато в памяти возникли аристократические рода и всяческие светские нюансы об отношениях между дворянами. И об артефактных ценностях — амулетах, которые могли защитить и подлечить.
Я слез с кровати и оправился в горшок с крышкой, который и сам по себе был антикварной ценностью — из серебра и с полудрагоценными камнями по ободку. И крышка из толстого фарфора и искусной финифтью. Снова захотелось кушать. Я побрел на поиски кухни.
В окна, которые были тут огромными, светила полная луна. И толстые портьеры, которые были полуприкрыты, только фокусировали этот молочный свет. Я выглянул в окно (надо же, стекла тут вполне современные) и взглянул в небо. Созвездия были знакомые: Большая Медведица, Полярная, Венера с Марсом… А вот рядом с луной просматривался обломок в треть её величины. Он освещался отраженным светом основной Луны и выглядел грозно.
Я задернул портьеру и пошел дальше по широкому коридору, по цветной дорожке ковра (весь замок был выстлан этими коврами и гобеленами на стенах), рисунок которого в молочном свете трудно было прочитать. На встречу мне попала невысокая фигурка, видимо служащая замка. Он приподняла голову, ойкнула и шлепнулась на колени.
Я покопался в чужой памяти, которая из каких-то запасников мозга слилась со моим сознанием, и сказал:
— Чего валишься, дура. На кухню меня веди.
Как-то боком, по-крабье, видимо боясь повернуться к господину спиной, девушка довела меня до кухни и, спросив разрешения, смылась поспешно. На кухне (огромной, полной запахов и ароматов) работали две печи (из доброго десятка), на которых что-то булькало и скворчало.
Толстый мужик, судя по пузу — повар, поклонился в пояс.
— Что угодно, Ваша Светлость?
