Отвернувшись, я открываю ноутбук. Мысли мыслями, а работа сама себя не сделает.
С экрана по-прежнему улыбаются Света и Миша.
Кажется, мама собирается сказать что-то ещё, но не успевает.
Из спальни родителей раздаётся душераздирающий, полный ужаса крик, причём папе вторит Лизи, моя младшая сестрёнка. Я вскакиваю, стул с грохотом опрокидывается, буквально разваливается. Я ногой отбрасываю спинку и первой бегу на крик. Неужели он что-то сделал на глазах у мелкой?! Вот за это точно не прощу. Я сама не понимаю, как оказываюсь в соседней комнате. Мама влетает следом. Её ладони оказываются на моих плечах, она будто прячется за мной, как за щитом.
То, что я вижу…
Галлюцинации коллективными бывают?
Потолок будто выдавили в комнату, он разбух, вспучился, посерел, превратился в грязную тучу, в недрах которой зарождается смерч. Бесформенная воронка крутится всё быстрее, обретает контуры, и из образовавшейся прорехи выпадают серые щупальца. Толстые жгуты неуклюже шарят по полу, по комнате расползается сероводородная вонь.
Не знаю, что это и знать не хочу. Уйти и позвать помощь — самое правильное решение.
— На выход! — командую я и подталкиваю маму к двери.
Папа больше не кричит, он молча таращится в потолок безумными глазами, на мои слова никак не реагирует.
Одно из щупалец — тонкое, гибкое, — целенаправленно ползёт к Лизи.
Я пытаюсь оттолкнуть сестру, и щупальце ударяет в грудь меня. Запах усиливается, серое марево застилает обзор, я будто в густом тумане оказываюсь. Боли нет, мне только холодно и очень страшно, потому что туман давит, и я не сразу понимаю, что щупальце никуда не исчезло, наоборот, оно стягивает руки-ноги, превращая меня в спелёнутую в коконе гусеницу. Я тщетно пытаюсь вырваться, мне нечем дышать. То ли в глазах темнеет, то ли напавшая на меня серость наливается чернотой.
Не остаётся ничего, кроме холода. Зрение окончательно отказывает.
И во мраке я слышу голос Лизи, сестрёнка зовёт меня, но как-то странно:
— Янри, просыпайся! Янри!
Кто-то хлопает меня по щеке, давление исчезло, но веки свинцовые.
— Сколько можно? — раздаётся незнакомый голос, сочащийся брезгливым презрением. Таким тоном не с людьми разговаривать, а у клопа спрашивать, как он заполз в твою постель.
Открыть глаза никак не получается.
— Простите, госпожа, — лепечет мама.
Не понимаю…
Я помню серую пелену. Мне стало плохо, и мама вызвала врача? Но почему “госпожа”?
— Просто переоденьте её и положите в экипаж!
Удаляющиеся шаги, мамин вздох и тихий голос сестрёнки.
