Легионы просят огня | страница 16



На одном из всадников — белый плащ. Этот человек — точно не преторианец.

Через некоторое время всадники исчезают за поворотом.

Туман плывет над дорогой, изгибается бесшумными, тягучими волнами. Опускается на лагерь, на лес вокруг, на дремлющую гладь реки…

— Кто это был? В белом? — спросил часовой. Напарник лениво почесал толстую мозоль на подбородке — от ремешка шлема. У каждого из легионеров есть такая отметина. Это еще вернее, чем татуировка «ЛЕГИОН~НАША~РОДИНА», выдает «мула».

— Не узнал, что ли? Это же новый легат!

— Я думал, он малость повыше, — признался часовой. — Как думаешь, зачем он здесь?

Напарник пожал плечами.

— Хмм. Мстить, небось, приехал. Кто ж их знает, этих патрициев? Вот ты бы что сделал, если бы гемы у тебя брата убили?

Часовой задумался.

— Женился бы на его вдове, — сказал наконец. — Красивая баба.

— Вот! А он тут гемов убивает. Странные они люди, эти патриции. Кстати, о странном. Перекинемся в «дюжину»?

Дуодецим — одна из любимых игр в легионе. Популярней только обычные кости.

Часовой почесал локоть, шею. Проклятые германские комары!

— Ну… можно.

— Правда, ты мне с прошлого раза четыре асса должен, — напомнил напарник.

Сын собаки! Часовой от возмущения проснулся окончательно.

— Иди к воронам! Все я тебе отдал!

— Это ты сейчас так говоришь… кодекс.

— Сам ты кодекс! Ну, отдал… или отдам. Какая разница? Все равно они уже твои.

Против логики напарнику возразить было нечего. Он поболтал в воздухе деревянным стаканчиком для «костей» — защелкало, застучало. Приятный звук — особенно для азартных ушей…

— Ну что решил? Сыграем?

Молчание.

— Давай, — обреченно махнул рукой часовой. — Эх! Была, не была… отыграюсь!

* * *

Негромко стучат копыта.

Я слышу крики и музыку. Жеребец поводит ушами, фыркает.

— Тихо, мальчик, тихо, — я похлопываю его по мокрой шее. — Мы уже приехали.

В кончики пальцев отдается каждый удар огромного лошадиного сердца.

У входа в дом стоят, вытянувшись по струнке, рослые преторианцы. Я киваю, спешиваюсь, бросаю поводья мальчишке-рабу. Прохожу в вестибул, затем — в атриум. Зажмуриваюсь. Ослепляющий после вечерних сумерек свет. Запахи горящего воска, жареного мяса, рыбного соуса и разгоряченных тел…

От перезвона кимвал, пения флейт, стона кифар голова идет кругом.

Атриум полон народа. Полуобнаженные рабыни разносят напитки, рабы бегают с блюдами, гости в гражданских тогах беседуют с гостями в военных туниках. Римляне традиционно держатся подальше от германцев. Красные отсветы вина в стеклянных чашах режут глаза…