. Но дело здесь, конечно, не только в этом (и не только в устойчивости обрамления, о чем мы уже говорили). Обрамление «истории семи мудрецов» нерасторжимо спаяно со вставными назидательными рассказами, оно, если угодно, во многом диктует их содержание, а последнее, в свою очередь, существенным образом влияет на сюжетные перипетии обрамления. Вот, возможно, почему «история семи мудрецов» столь легко включалась — причем целиком — в другие, более обширные произведения, принадлежащие к жанру «обрамленной повести», скажем, в «Тути-наме» или «Тысячу и одну ночь».
Итак, мы решаемся высказать предположение, что «история оклеветанного мачехой царевича» дала толчок, способствовала возникновению «истории семи мудрецов». Какие же сюжетные осложнения должны были произойти, чтобы простой рассказ о женском коварстве стал «обрамленной повестью»? Это, вероятно, включение в первоначальный сюжет двух новых мотивов — запрета (невозможности, смертельной опасности) герою говорить в течение некоторого времени и отсрочивающих казнь рассказов наставника царевича (или определенного числа мудрецов — от шести до сорока в разных версиях). Можно предположить, что первоначально «мудрец» был один и рассказывал он также лишь одну назидательную историю, которая должна была убедить царя в ошибочности вынесенного им приговора. Молчание юного героя, естественно, умножало количество рассказываемых историй, а степень убедительности каждой из них соответственно снижалась. В инварианте сюжета «истории семи мудрецов» перед нами череда конкурирующих контрастивных рассказов, нейтрализующих друг друга, окончательное же разрешение конфликта наступает только после того, как царевич получает возможность говорить: именно его собственный рассказ открывает царю любострастие и коварство героини. Тем самым, опровергающие друг друга рассказы мудрецов и царицы как бы оказываются бесполезными. Их рассказывание постепенно становится самоцелью и именно на них переносится основной «интерес». Однако, как будет показано ниже, такой формализации и по сути дела отмирания рамки в данном случае все-таки не происходит: включенные в данную «обрамленную повесть» вставные новеллы (к какому бы ее варианту мы ни обращались) несут достаточно большую функциональную нагрузку и в этом смысле пока еще не порывают с обрамлением.
Исходное сюжетное ядро «истории семи мудрецов» (т. е. «история оклеветанного мачехой царевича») — достаточно древнего происхождения. Вряд ли возможно проследить все его видоизменения и тем более эволюцию. Остановимся лишь на некоторых примерах, наиболее ярких.
