Совершенно ничего.
Я и рада бы была натянуть свое нижнее белье, чтоб не разгуливать по его дому без оного. Но дело в том, что пока что я мылась в душе, то постирала свои трусики и бюстгальтер. А потом аккуратненько повесила сушиться в самый низ сушилки, прикрыв свисающим с нее полотенцем, тоже черным.
Вот что мне еще было с ним делать?! Бросить в корзину для грязного белья?
Авось, он не заметит.
Как же все это глупо!
Глупо и неправильно. Я в чужой квартире, с чужим мужчиной, от которого полностью завишу.
Стою перед ним, практически обнаженная, и не могу сдвинуться с места — как кролик перед удавом.
А он смотрит так, что дрожат коленки. Ни один мужчина на меня никогда так не смотрел. Никогда.
— Так что там Рахматулин болтал про стриптиз? — вкрадчиво поинтересовался Вольф.
Он поднялся. Медленно надвигался на меня.
Так же медленно я отступала назад.
— Разумеется, никакого стриптиза не было, — прошептала. — Что за глупости?
Но дальше отступать было некуда — я уперлась бедром в каменную столешницу большой черной кухни.
— Ты должна держаться от него подальше, — проговорил он, подходя ко мне ближе.
Еще несколько шагов, о господи!
— Почему вы указываете мне, что я должна делать? — воскликнула я.
— Потому что я так хочу. И потому, что это в твоих интересах, малышка.
— Не подходите!
Бесполезно. Вольф прямо передо мной. Слишком близко.
Глупая. А чего ты хотела? Такие, как он, не отступают. Всегда получают то, чего хотят.
Я здесь. С ним. Неужели есть хоть какая-то надежда, что после всех моих просьб, мольб, которые были совершенно бесполезными, он запросто возьмет и отпустит?
Неужели он… Он… Меня…
— И что ты сделаешь? — он положил руки мне на талию. — Расскажи, мне правда интересно.
— Закричу! — выпалила, попытавшись выкрутиться из железного захвата.
Получалось, правда, плоховато. Стоит мне сильнее пошевелиться — и проклятое полотенце снова упадет.
— Это вряд ли, — усмехнулся Вольф и закрыл мне рот поцелуем.
Его губы были горячими и требовательными, а я уворачивалась и нечленораздельно мычала, что я протестую. Протестую! Не хочу! Но он положил тяжелую руку на мой затылок — не давал отстранится. Сил, чтобы выразить свой протест в разговорной форме, у меня не осталось. Он всецело завладел моими губами и ртом.
Внезапно на меня нахлынули воспоминания о его прошлых поцелуях. Тогда, три года назад, в заброшенном доме…
Глеб никогда не целовал меня с такой страстью. В его поцелуях было много нежности — фальшивой, показушной нежности, как я сейчас понимаю.
