Я пулей выбегаю из Ромкиной комнаты, едва не врезавшись в Улыбаку… в Анюту. Женщина охает и обращает на меня свой взгляд. Оказывается, у моего Ромки глаза матери…
— Пожалуйста, не надо, — лепечу я, заглядывая в эти серьёзные большие глаза, в надежде отыскать в них ту самую доброту, которую они излучали совсем недавно. — Не уезжайте, это я во всём виновата…
— Ну что ты, милая, — она ласково гладит меня по щеке и… снова улыбается, только очень грустно. — Ты здесь ни при чём, не волнуйся. Мы всё выясним с твоим папой.
Это она меня так нежно послала. И такая твёрдая решимость в её взгляде — мне туда ни за что не пробиться.
Я резко разворачиваюсь и мчусь вниз через две ступеньки, путаясь в длинном халате и рискуя свернуть себе шею.
— Рома! — я выбегаю на террасу.
Дядя Семён, наш водитель, протирает тряпочкой фары огромного чёрного монстра. Он отвлекается от своего занятия и неодобрительно смотрит на мои голые ноги в тапочках.
— Ты чего это раздетая, стрекоза? Чай не май месяц…
Вообще-то, как раз май, но сейчас это не имеет никакого значения.
— Дядь Сень, а Ромка где?
— А дык здесь, — он крутит головой, но я и сама уже нашла.
Парень вышел из-за высокого Гелендвагена и направился прямиком ко мне. А моё бедное сердце заходится в неровном ритме и готово выпрыгнуть из груди.
— Лялька, что-то сегодня постоянно не так с твоим прикидом, — Ромка криво улыбается, а на его разбитое лицо страшно смотреть.
— Ром, тебе больно? — вот дура, зачем я спрашиваю — понятно же, что больно.
— Нормально, Ляль… Ты бы и правда оделась, прохладно на улице.
— Рома, не уезжайте, я всё рассказала папе, он знает, что это из-за меня… — я совершенно не знаю, куда мне деть свои беспокойные руки. Хочется обнять Ромку за шею, но я вцепляюсь в распахнутые полы его куртки.
— Да перестань, Ляль. Ты ведь с самого начала знала, что всё это — не моё, — он кивнул на наш дом и неопределённо махнул в сторону рукой. — Не смогу я здесь… не привыкну.
— Да почему? Ты ведь здесь занимаешься, чем хочешь… Вон, с тачками своими возишься. Тебя ведь никто не упрекает…
Ой, что-то не то я говорю…
— Ром, ну здесь ведь простор, свежий воздух… Ну, хочешь, привози хоть каждый день свою кикимору! Тьфу, ну ты понял, Светочку свою белобрысую.
— Не хочу, Лялька…
— Светочку не хочешь? — спрашиваю с глупой надеждой.
— Жить здесь не хочу, — отрезает Ромка.
Я собираюсь снова возразить, но мне на плечо ложится чья-то ладонь, и я оглядываюсь.
— Евочка, зайди в дом, простудишься, — голос у Анюты ласковый, а глаза заплаканные.
