Я опускаюсь на пол, не осознавая ту дикую силу, с какой собственная рука вжимает тонкий смартфон в ухо…
— Аномалия развития плода — сердечная патология. Алекс… твой отец сделал всё возможное, чтобы сохранить ему жизнь, и шансы были — планировалась операция в Германии, внутриутробно, но что-то пошло не так… В общем, её через час будут… а нет, уже чистят — он только что сообщение мне прислал. Эштон?!
Я не могу разжать рта. Я не знаю слов: ни английских, ни русских, ни французских…
— Эштон! — её голос громче, строже.
— Да, Лера, — отвечаю едва слышно, призвав для этого все свои силы, а их почему-то нет, совсем нет.
— Я подумала, что ты повесил трубку. Ладно…
— Спасибо… что позвонила…
— Не за что.
Конец. Это конец всему.
Я сижу на полу, опустив голову в собственные раскрытые ладони, вжимаю пальцы в кожу головы, пытаясь пережить этот момент…
Одна, две, три, четыре… шестьсот секунд мои глаза смотрят на погасший экран телефона и… и ничего не видят.
Я не понимаю, что происходит вокруг меня, почему мир в хаотичном беспорядке несётся неизвестно куда, а я словно сижу на детской карусели вот уже второй час подряд, меня тошнит, и глаза не в состоянии различать пёстрые картинки, пролетающие мимо…
— Меня нет, меня нет, меня нет… — твержу сам себе, как попугай с черепно-мозговой травмой.
В тот момент, когда сознание позволяет прийти в себя, часы в смартфоне показывают почти полночь — Валерия звонила мне больше пяти часов назад.
Я просидел пять часов кряду на полу гостиничного номера, склонившись над маленьким девайсом, подписавшим мой окончательный приговор — я сам никогда себя не прощу, никогда не оправдаю в собственных глазах смерть её ребёнка — моего ребёнка.
За то время, которое потребовалось машине, чтобы довезти моё тело до госпиталя, я прожил целую жизнь.
Никогда, ни одного единственного раза в своей истории я не думал о детях. Даже когда Маюми вплетала в свои ласки тонкие намёки на желание стать матерью, я не воспринимал ни их, ни её саму всерьёз. И даже когда предъявила мне тест… я тогда ничего не почувствовал. Потому что не было никакого ребёнка, и я глубоко внутри знал об этом.
Но теперь, когда он есть… был, физически существовал, когда всего какие-то сутки назад он жил внутри неё… внутри Софьи, я понимаю, что подобной боли не испытывал ещё никогда в жизни…
Тянущая, терзающая, вынимающая сердце, выдирающая с корнями душу боль — страдание мужчины, потерявшего ребёнка. Своего первого ребёнка…
