— Расскажи мне, каким он вырос, Ник? — вдруг произнесла девушка.
Что? Нет уж.
Вряд ли я был в состоянии делать это.
Я прикрыл глаза, зарываясь пальцами в волосы. Присутствие Виолы раздражало, хоть она и сидела не шевелясь, даже, кажется, не дыша, будто мимо проходила и «случайно» упала рядом.
Зачем она осталась? Поговорить? Нам больше не о чем.
Выразить соболезнования? К черту! Полковник уже все сказал: за себя, за подразделение и за всю их чертову семью.
— Как там ребята? — тихо добавила она. Видимо, дошло наконец, что ответа на первый вопрос не дождётся.
Я скосил взгляд на осторожно покачивающую ногой девушку, рассматривая аккуратные носы ее дорогущих малахитовых туфель, на моих же ботинках они были сбиты в хлам. Вся ее жизнь, судя по всему, была словно эта обувь — начищенной до блеска. А моя — разбитой и расцарапанной.
Вперед-назад, вперед-назад.
Это нервное качание ногой начало выводить из себя. Я молча оперся ладонями о скамейку и, раздраженно выдохнув, поднял голову к пасмурному небу. С ветки, все еще периодически смахивающей в лицо холодные капли, сорвалась птица. Всего пара взмахов крыльев, и она уже так высоко, что не достать. Чертова свобода…
— Ответь мне, Ви, почему вы, девушки, такие суки, а? — спросил я, обращаясь не к ней, а к огромному грозовому облаку, что зависло прямо над нашими головами. — Он ждал тебя два года. Два гребанных года писал тебе письма…
Грустно ухмыльнувшись, я выдохнул через нос и бросил на Виолу полный презрения взгляд. Не поднимая головы, она продолжала теребить край собственного пальто.
— Могла бы уже не приезжать, — добавил я.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук, — нервно отстукивала она ритм ногой, продолжая сидеть, не говоря ни слова, а вот меня уже было не заткнуть.
— Чёртова чокнутая семья. От вас сплошные проблемы. Если б не ты, то меня бы здесь не было, а Тай не лежал бы в могиле, — выплюнул я, к собственному ужасу услышав в голосе хрип. Я прочистил горло и раздражённо выпалил, надеясь, что она встанет и свалит ко всем чертям: — Невероятно резистентен к допросам. Знаешь, что это?
Виола неуверенно покачала головой.
— Это первая запись, которая появилась в моем личном деле в день того проклятого случая в Эдмундсе. После нее было ещё пять таких же с периодичностью в год. Как и у Тая. «Чистое везение».
Что-то в выражении ее лица изменилось настолько неуловимо, что невозможно было понять, о чем она подумала. Хотелось ударить словами, посильнее, покрепче, но я произнес последнюю фразу без интонации, не желая больше с ней бороться:
