Сама по себе моя комната оказалась достаточно уютной. Обстановка здесь состояла из довольно широкой кровати, массивного двустворчатого шкафа, пары пустых книжных полок на стене, трех стульев и письменного стола, на котором, как и обещал Корнилов, обнаружились толстая брошюра правил внутреннего распорядка и два пергамента-артефакта. Тот, что попался мне в руки первым, оказался расписанием моих занятий, в котором, к своему удивлению, поначалу я сумел найти программу на один-единственный день — завтрашний. Причем, наименования учебного предмета там не значилось — только место (некая аудитория № 17) и то, что компанию мне в классе должна будет составить Муравьева.
Впрочем, наугад потыкав в пергамент пальцем, я достаточно быстро разобрался с его «интерфейсом» — тот оказался, что называется, интуитивно понятным. Что за предмет нам предстоит изучать на пару с Машкой, я, правда, так пока и не узнал, но зато сумел вывести на «экран» расписание на всю неделю. Так, выяснилось, что на послезавтра у меня стоит в плане совместный урок с «Заикиным» — увы, снова без названия, а днем позже в моем графике шли вполне традиционные «Проблемы магической практики» — старая добрая «промапра». Персональный состав учеников здесь не указывался, но зато был упомянут преподаватель — Поклонская.
Порадовавшись, что хоть что-то в этом мире неизменно (снова Ирина Викторовна и снова промапра!) я отложил расписание и взял со стола второй пергамент — уже ожидаемо это была схема школы — вроде той, что пользовался Чуб. С ней мне также удалось совладать без особого труда — артефакт весьма напоминал уже знакомые мне генштабовские карты. К некоторому моему разочарованию, на схеме не отображались другие курсанты или преподаватели (а ведь как было бы удобно!) — только мое собственное местонахождение. Зато я с легкостью сумел построить на ней на пробу маршрут от своей комнаты к аудитории, где мне предстояло заниматься завтра, затем выяснил, как пройти в столовую (такое всегда полезно знать), и, наконец, прочертил путь к залу чертога номер три, где, по словам Корнилова, нынешним вечером должен был состояться фуршет.
Закончив манипуляции со схемой, я вернул ее на стол и распечатал сверток со своей новой формой. Фасоном она напоминала федоровскую — те же китель с брюками, только не черные, а светло-синие, как у жандармов. Вместо фуражки к мундиру прилагалась шапка-кепи с плоским козырьком и мягкой тульей — собственно, именно такие носили нижние чины III Отделения. На околыше головного убора и серебряных погонах кителя красовалась заключенная в овал буква «Ⰴ» — «добро». Как первая в имени «Дмитрий», очевидно. Полгода назад я бы, пожалуй, сказал, что выглядела такая эмблема несколько двусмысленно, но нынче я к глаголице уже привык.
