Exemplar | страница 6

Блаженный Генрих Сузо.

В самом начале один раз случилось, что в день святой Агнессы[13] он отправился в храм, — братия уже отобедала. Он был там один и стоял среди нижних сидений правого хора[14]. В то самое время он был особенно угнетен тяжким страданием, которое на него навалилось. И вот, когда он стоял безутешный и никого не было с ним и не было подле него, душа его оказалась восхищена, он не знал, в теле или вне тела[15]. И тут увидел он и услышал, что никакой язык не способен изречь. Оно было бесформенно и без-образно и все же несло в себе дружелюбную радость всякой формы и всякого образа. [Его] сердце алкало и все же было вдоволь насыщено, ум весел и очень подвижен, желания у него улеглись и стремленья погасли. Оцепенев, он застыл в исполненном света сиянии и в нем обрел забвение себя самого и всяких вещей. Был ли то день, была ли то ночь, того он не ведал; то была разверзшаяся сладостность вечной жизни, данная его ощущению, недвижимая, тихая. Потом, придя в себя, он изрек: «Если сие не Царство Небесное, тогда я не знаю, что такое Небесное Царство. Ибо никакое страдание, которое может быть названо словом, не способно заслужить той радости, которой человеку предстоит обладать вечно». Оный всесильный порыв длился час, а может быть, и половину того. Оставалась ли душа в теле или была из тела исторгнута, было ему не известно. Когда он вернулся в себя, с ним во всех отношениях было как с человеком, что возвратился из другого мира. На какой-то краткий миг его телу стало так скверно, что он и не думал, что человек, если он, конечно, не при смерти, может испытать столько боли за столь малое время. В себя он пришел с бездонным стоном, и тело его, вопреки его воле, обмякнув, осело на пол, словно у человека, который от бессилия валится в обморок. Он воскликнул в себе и издал глубокий стон внутри себя самого и сказал: «Увы, Боже, где был я, где я теперь?» И изрек: «Ах, сердечное Благо, сей час никогда не уйдет из моего сердца». И он, вместе с [о своим] телом, пошел, и внешним образом в нем никто ничего не увидел и не заметил. Но душа его и его разум внутри себя были исполнены небесного чуда, небесные отблески вспыхивали снова и снова в его сокровеннейших недрах. И с ним было, словно он парил в воздухе, силы его души были полны сладостным запахом неба — словно из баночки вытряхнули добрый электуарий