и отстраняя от себя вино, он возводил очи ввысь и говорил: «Увы, Отче небесный, прими в жертву моего сердечного сока сие прохладное питие и напои им в жажде Чадо Свое — когда Он, жаждущий, висел на кресте в смертельной тоске». Иногда, мучимый сильной жаждой, он ходил возле колодца и, взирая на звенящую воду в луженом котелке, с сердечным воздыханием возводил очи к Богу. Порой, совершенно подавленный, изрекал из сокровенной основы: «Ах, вечное Благо, неисповедимы суды Твои! Совсем рядом со мной пространное Боденское озеро, и повсюду вокруг течет чистый Рейн, мне же так дорог хотя бы единственный глоточек воды! Не печально ли это?»
Сие продолжалось вплоть до того времени, когда в Евангелии читают, как Господь наш преобразил воду в вино[104]. В это самое воскресенье, вечером, он горестно сидел за столом, поскольку из-за сильной жажды пища была ему не в радость. Вскоре после того, как произнесли благословение трапезы, он поспешил в свою капеллу, ибо по причине одолевшей его скорби не мог более сдерживаться, разразился рыданиями и растекся в горьких слезах, говоря: «О Боже, Ты один ведаешь нужду и страданье сердец! Отчего в сей мир я рожден столь несчастным, что при всем изобилии мне приходится терпеть воистину великую скудость?» И вот, когда он так сетовал, ему послышалось в его сокровенном, словно нечто в душе изрекло: «Мужайся, Бог захочет тебя вскоре порадовать и утешить. Не плачь, благочестивый рыцарь, держись стойко!» Сии слова укрепили его сердце, он перестал и впредь не мог плакать вовсе, хотя из-за боли не мог быть также в полной мере веселым. В то время, как у него текли слезы, его нечто заставило рассмеяться при мысли о боголепном приключении в будущем, которое ему уготовано Господом. И так он отправился на вечернюю молитву: уста его пели с трепещущим сердцем, и ему мнилось, что вскоре он должен быть вознагражден за страданье. То же самое случилось потом, да и той же ночью частично начиналось опять. Ему было в некоем видении, что вот явилась наша Владычица с ребеночком Иисусом в том образе, каким Он был в этом мире, и Ему было семь лет. Он нес в руке кружечку со свежей водицей. Кружка была сверху покрыта глазурью и размером немного больше, чем монастырский потир. Тут милая Госпожа взяла кружечку в руку и протянула ему, чтобы он выпил. Он ее принял и стал пить с сугубым наслаждением и, как того хотел, утолил свою жажду.
Однажды он шел через поле, и на узкой тропинке ему повстречалась бедная, достойная женщина. Когда она приблизилась к нему, он отступил перед нею с сухого пути на влажную почву и пропустил ее. Обернувшись, та спросила его: «Милостивый сударь, что у вас на уме, когда вы, достойный муж и священник, столь смиренно отступаете предо мною, бедною женой, хотя было бы уместней, если бы я отошла перед вами?» Тогда он ответил: «О, любезная женщина, мое обыкновение заключается в том, чтобы всем женам воздавать честь и хвалу ради Богоматери [и Владычицы] мира». Возведя очи и воздев руки к небу, женщина промолвила так: «Ныне молю я сию достопочтенную Госпожу, чтобы вам ни за что не оставить сей мир, пока вы не стяжаете особой благодати от той, кого почитаете в нас, каждой жене». Он сказал: «Помоги мне в этом пречистая Владычица Царства Небесного!»
