Помимо этого было и объективное затруднение – состояние здоровья преподобного теперь было таково, что не позволяло ему напряженно работать. Таким образом, он возлагал все свои надежды на благое расположение Вулисмы. Никодим высказывал свое намерение переехать в Константинополь для более тесного сотрудничества и принести любую жертву, однако его болезнь вновь не дала ему сделать этого. [107]
5. Четвертого июля 1792 г. Вулисма отвечает прп. Никодиму резким письмом, в котором осыпает упреками лично составителя «Пидалиона». Главным образом из этого письма видно, что рецензент не сдает своих позиций и что ситуация становится весьма напряженной. Прошло уже около двадцати месяцев с того момента, когда книга была отправлена на рассмотрение, и продолжавшаяся переписка в действительности лишь усилила разногласия, поскольку различные выражения и замечания по содержанию книги давали все новые и новые поводы для недовольства. Вулисма, защищая свои взгляды, вновь изложил их Никодиму, теперь уже требуя от последнего подчинения, а также посетовал на то, что его труды недооцениваются. Для Вулисмы «древнее божественное Предание» не могло содержать ошибок, и потому прп. Никодим должен был его уважать как в историческом плане, так и в плане содержательном, относящемся к собственно учению правил. Одновременно Вулисма опровергает обвинения, которые, по его мнению, возводил на него прп. Никодим, и объявляет, что составитель «Пидалиона» стал «докучливым» и «обременительным» из-за проявленного им нежелания отказаться от своих необоснованных новшеств.
«Правду сказать, дорогой мой, – пишет Вулисма в упомянутом письме, – ты оказался для меня тяжким и обременительным, взваливаешь на меня груз выше всякой меры, который нести я и не обязан, и не имею сил, да и не вижу пользы. Кому же это ты написал, чтобы я вручил ему книгу, а я ее не отдал? Между тем сам ты не мог нам себя отдать, хотя я много раз просил тебя явиться для личного объяснения. Или когда это я писал тебе, если не можешь явиться, послать мне ту самую тысячу раз подклеенную рукопись, а не одни лишь добавления и исправления, переписанные набело? Если же ты сам, после того как тысячу раз подклеил свою рукопись, пребываешь в безмолвии и при этом считаешь невозможней невозможного внести в нее исправления, то как ты предполагаешь послать ее в таком состоянии для внесения исправлений нам, пребывающим в шумной молве? Чтобы уверить нас, что она именно такова, как ты говоришь? Не в этом, дорогой мой, никто и не сомневался, и более того, будучи совершенно в этом уверены, мы послали тебе двойное вознаграждение, требующееся для переписывания, чтобы ты увидел в нас своих доброжелателей. И когда это мы проявляли к тебе неприязнь? Разве мы, напротив, не предпочитали твои пожелания своим в надежде, что это послужит общей пользе? Но нет, возлюбленный, я не в состоянии терпеть твою немощь, и нет никакой пользы в том, чтобы, как ты настаиваешь, брать на себя роль посредника и во всем предпочитать твое мнение, и беспорядочность нумерации и твоя головная боль – не уважительная причина для того, чтобы во всем одобрять только твое, тем более что ты не придаешь никакого значения ни давности лет, ни тому делению правил, которое было у древних отцов, вследствие чего ты тщетно пытаешься прикрыться ложью. А между тем в древних правилах, как Богом данных, нет никакой лжи, согласно правилам VI Всел. 1 и VII Всел. 1, как мы сказали в своей рецензии на твою книгу. Поэтому мы настойчиво и призываем относиться с большим почтением к древним правилам в том виде, как их изложили бывшие прежде нас отцы, просиявшие мудростью, познанием истины и в особенности всякой добродетелью. И притом мы не делаем другого деления правил, потому что не мы собственно их и излагали, и от твоего разделения правил мы не станем больше их понимать, поскольку и при делении, встречающемся в других изданиях, смысл вполне ясен для тех, кто имеет хоть какое-то представление о каноническом праве. „Не лгут ни рукописи, ни какие бы то ни было издания с таким делением правил“, – скажем мы, предпочитая избегать путаницы и преклоняясь пред священными воинами и законоведами Церкви, которые украшали ее на протяжении столь долгих веков и которые никогда не называли это разделение ложным. Мы непременно уважим и твое мнение, если оно будет согласовано с их мнением, как советовали мы тебе и как сам ты прежде написал нам в ответе: „Я согласовал правила Карфагенского собора...“ – и пр. А поскольку очевидно, что ты ничего из этого не сделал, оправдываясь своей головной болью с сильным слезотечением, мы советуем тебе по крайней мере сделать следующее: избавившись от головной боли и приступив к внесению исправлений в книгу, помимо всего прочего пересмотреть и то, что относится к делению правил, как некогда мы уже указывали тебе, потому что никак иначе ты не заслужишь моего расположения, даже если другие и одобрят твою работу, в чем я отнюдь не уверен».
