Все эти мысли пролетели в её голове за короткий миг: вот пергамент выскользнул из ослабевших пальцев, она всхлипнула и сжала шею Джоланта в тесном сиротском объятье. Слезы побежали по лицу, не принося облегчения, и растерянный ключник гладил её волосы, и пастуший щенок игрался с письмом, и рвал на клочья страшные слова.
— Несправедливо! — выла Чонса в мужскую шею, смуглую и соленую от пота. Она чувствовала себя обманутой. Чувствовала себя дурочкой вроде тех, кто покупается за сладкие слова, кто пленяется картинкой, а после остается на паперти с вздувшимся от обещаний животом. — Несправедливо! Я была счастлива. Я была так счастлива, черт возьми!
В легких прикосновениях Джо малефика чувствовала одну мысль, и она была назойливей жужжания осы над персиком: им пора уходить.
Глава VII. Справедливость
Остры их зубы, их клыки беспощадны!
Великая Мать ядом, как молоком, их напитала,
В ужас левиафанов свирепых одела,
Окружила сиянием, с собою сравняла.
Увидевший их — падет без силы!
Если в битву пойдут, то уже не отступят,
Если огонь породят, крестит он мир.
Тамту родила двухвостого Льва и Пса с людским телом,
И Скорпиона в человечьем обличье,
Что ядом оплакивает львиную смерть.
На Луну воет Пёс, предвещая Её возвращение.
«Эпос о Тамту», 1520 год до Вознесения
Малефика вошла в комнату лекаря. Здесь пронзительно пахло жженой полынью, горькой и дымной. Северяне верили, что один её вид способен отпугивать болезнь и нечисть, и было забавно узнать, что шорцы разделяли это суеверие. Хотя, справедливости ради, от дыма у девушки защипало глаза, а голова налилась тяжестью.
Южанин и Джо говорили подолгу и часто, и всегда замолкали, стоило появиться Чонсе. Тени щетинились их кулуарными сплетенками, тайнами и загадками, но девушке до этого дела не было. Шестипалая предпочитала неведение и глупое однодневное счастье, что давало ей возможность мечтать, но сегодня все было по-иному. Мужчины смолкли на полуслове, Самсон — светя кругляшами линз в полумраке, Джо — недоуменно замерев на двух ногах, своей и деревянной. Протез держался за счет мотка ремней, они обхватывали бедро и крепились к поясу для лучшего распределения веса чем-то вроде корсета. Джолант поспешно накинул на голый торс рубашку, словно вспугнутая вниманием стражника девица. Чонса поняла, что не постучалась. Неважно. Если они хотели утаить что-то по-настоящему, закрыли бы дверь на костяные засовы. Но заговорщики не сделали этого, и для Шестипалой это было вроде приглашения. Малефика потянула носом, прикрыла глаза, вслушалась в следы голосов, оставшиеся в воздухе:
