Я предполагаю, есть и другой уровень способностей. Более высокий.
На что же способны они?
Знаете, мне не нравится слово «малефики». Оно предполагает наличие какой-то мистической, дьявольской силы. Я же считаю, что все прозаичнее. Это что-то на уровне крови, жил, соединений клеток.
В своих исследованиях я буду называть их носителями гена, который Церковь отчего-то держит в секрете.
«Природа малефеция» неизвестного автора
Почему первой всегда приходит боль? Проклятый закон. Почему не память, почему не запах домашнего пирога, не звук лютни?
Всегда она. Всегда боль, её старая знакомая. Боль и голос:
— Мне жаль, но ногу отрезать. Слышишь меня, леле? Вот и славно. И не приходи в себя.
Следом за голосом — звук, с которым пилят кость. От него заныли зубы.
Чонса разлепила ресницы, что далось ей не сразу и не так просто. Движение глаз под веками — это мука, голова болела до последней кости, до каждого нерва. Кажется, она еще и прикусила себе язык, и он, распухший, ворочался во рту мертвой рыбой на волнах дыхания. Мир плыл кольцами света, Чонса смогла различить в игре пламени лохматое существо, склонившееся над чем-то, откинувшее что-то в сторону. Ворвался шум и она удивилась, как раньше не расслышала грохот воды. Девушка сухо сглотнула, по ощущениям — горло расцарапал в кровь ледяной сырой воздух. Она застонала.
Существо оглянулось. Это было из-за жара или больного рассудка, но во тьме глаза у него горели, как у дикой кошки. Два жёлтых кругляша сощурились, существо что-то сказало — Чонса не расслышала. Чонса снова потеряла сознание.
— Она прекрасно справилась.
Я не верю ему. Не поверю, пока не увижу её живой и здоровой, насколько это возможно в лазарете. Феликс еле за мной поспевает, я слышу его шаркающие шаги, но не сбавляю скорость даже в угоду его возрасту. Знакомая мне дверь обшита железными полосами, скрипит как кашель в груди престарелого наставника, когда я её открываю. Ряд сколоченных коек благоухает хвойной смолой, одна от другой закрыта ткаными простынями, и все пустуют, кроме той, где лежит ребенок. Стражи на входе подпрыгивают с лавок при моем появлении, но Феликс просит их успокоиться, пока я прохожу в помещение. Здесь холодно, но кровать малышки греют угли в маленькой жаровне. Рядом табурет. На табурете дремлет человек.
— Брок?
Старика застигли врасплох, он вскидывает тусклый взгляд и не сразу осознает, что перед ним викарий. Брок поднимается и кланяется, а я без сантиментов оттесняю его в сторону. Девочка просыпается, моргает, когда я убираю с её лица белокурые кудряшки. Хвала всем богам, Феликс не соврал мне. Она и вправду цела.
