– Для чего же вы постригли Г-ва и по какому праву представили его к рукоположению в иеромонаха? – спросили нашего старца по-гречески.
– Я постриг потому, – отвечал старец, – что Г-в сам того желал и убедительно просил меня об этом.
– Как же вы смели решиться на это без ведома Протата? – возразил один из членов.
– Так же точно, как и вы в подобных случаях поступаете, – спокойно отвечал старец. – Когда вы кого либо постригаете, то не ставите об этом в известность Протат, и никто не требует от вас в том отчета. Это общее законоположение Святой Горы, и, следуя ему, я не отгоняю приходящих работать Господу.
– Но Г-в имеет жену, – заметил иронически кто то. – К тому же он российский подданный, притом солдат.
– Что ж за беда! – отвечал наш старец. – Г-в уже стар, свыше законных лет супружеской жизни, да к тому же в одном из монастырей русских жил уже десять лет с непременным намерением и желанием закончить остаток дней своих в иноческом звании. Это подтвердили мои русские иноки, знавшие его в России. Подтвердили и то, что жена его действительно остается десять лет уже в монастыре женском и имеет желание постричься так скоро, как пострижется ее муж. Со своей стороны, я упорствовал поначалу, отказывал, но Г-в свидетельствовал Богом и своей совестью, что навсегда останется с нами, если только пострижем его, иначе он удалится в мiр...
Что ж за беда, что он русский! Если бы мы были не единоверны с Россией, если бы у нас было более опасности для спасения, чем в России, я был бы тогда виноват. И что ж за беда, что Г-в русский? И монастырь у меня русский. Положим, что мы остаемся в подданстве Порты, но и Россия к нам в родственных отношениях и по вере, и по самому имени. Если правительство русское постоянно благодетельствует нам через дозволение собирать в России пожертвования, и русские питают к нам чувство особенного расположения, и если мы платим за то взаимностью к ним чувств, значит, и мы то же, что русские. Это очень справедливо, потому что ни в одном из ваших монастырей не молятся открыто за Россию и за русского царя, потому что вы не имеете на то права, это право – исключительная собственность нашего монастыря как русского. Вы сами знаете, что мы всегда и везде, где приличие и долг требуют, возглашаем августейшую фамилию русского царственного дома и слыхали, как каждое воскресенье и праздник после трапезы мы многолетствуем Императора Николая и Великую Россию. Это, надобно по совести сказать, принадлежность только русского монастыря на Афоне...»
