– Может, ты не поедешь домой? – сказал Наиль, стирая майкой пот с груди и лица. – Чем тебе тут не дом? Ватаг еду носит, деньги хоть с опозданием, но дает всегда. Зимой на хатах жить будем, вечером телевизор будем смотреть. Девок в Павлово много свободных. Я сам не увлекаюсь вообще. Жену люблю. А вы с Гришкой могли бы тут почудить вволю. Ты же вроде уже холостой. Оставайся. Бугор после зимы зарплату поднять обещал. Да и эта, какая сейчас, при жизни на свежем воздухе куда лучше даже министерской зарплаты и любых витаминов. А?
Я, пока он говорил, вспомнил свою кустанайскую редакцию, моего друга и соперника по журналистским поискам лучших тем Толика Ермоловича. Вспомнил попутные грузовики, на которых трясся несколько лет по всем степным проселкам и грейдерным жутким дорогам кустанайских огромных просторов, вспомнил дочь, которой уже пора в школу, отца вспомнил. Мы с ним спорили о литературе и новых веяниях в журналистике, философствовали по разным поводам на темы важные очень, что доходить до меня стало только сейчас. Я хотел приехать домой и начать всё с нуля. Потому как прошло время, причем не впустую. Возможно, что я даже поумнел. Ну, так мне казалось. А, может, просто старше стал и видеть жизнь начал внимательнее, так, как глядят на неизведанное и почти загадочное. Всё-таки когда тебе несколько лет после двадцати, то жизнь ясна как сто раз просмотренное «Белое солнце пустыни». А когда тебе почти тридцать, вылезает много скрытого от начинающих покорителей жизни и профессии. Много высовывается очень странного, даже пугающего своей недоступностью уму и разуму. Вот от этой загадочной нулевой точки и хотелось как можно скорее начать путь вперед и вверх. От азов к мастерству. Проходя сквозь большую жизнь, которая вроде бы и рядом, но на самом деле так далеко, что зайти к ней в самую глубину, в суть её, надо ещё не только суметь, но и успеть, пока не кончится своя.
– Извини, Наиль, – я дотянулся и похлопал гиганта по плечу. – Хорошо тут у вас и с вами. Но я уже выбрал. Мне надо ехать.
– Может, ты прав, – Наиль улыбнулся и пошел к реке. – Я бы тоже поехал домой. Тянет. Сны вижу домашние. Жену вижу. Но мне здесь ещё год-два торчать. Хоть и привык уже, а дом, семья, родина моя татарская, самолеты – это, наверное, счастье и есть. Вот сейчас я точно понимаю, что лёгким счастье не бывает. Оно сначала человека испытает, как деталь, на прочность, а потом позволяет к нему притронуться и разрешает его беречь.
