* * *
В Москве совсем другие погоды и разговоры. Облачно по-осеннему, по-питерски. На лбу сразу вскакивает прыщ. Чтобы не начать ворчать и пролистывать до конца весь интернет, подменяю жену на прогулке с псом. Ухожу от крайнего дома квартала в сторону леса. Под ногами дорога из битого печенья, а по краям зелёная каша брокколи. Иду по лесной тропинке облагороженной методом посыпания крупной стружкой. Срубили с виду здоровые деревья, прокрутили через адскую машину-расчленитель, посыпали стружкой наиболее просторные тропинки. Теперь по ним люди забираются куда как дальше в лес. Бегуны проникают в своих тонких невесомых кроссовках, ходуны с палками шагают под елями, ранее робкие собачники осваивают мои маршруты. Стружка жёлто-коричневая, где-то рыжая, где-то соломенного цвета. Кишки и кровь перекрученного дерева. Теперь впитывает влагу дороги, контрастирует с зеленью травы, ландышей. На стружку падают шишки и становятся её частью. Там, где солнце попадает на тропинку, стружка подсыхает, золотится. В большинстве мест она пружинит или даже немного хлюпает из-за обилия влаги под ней. Идёшь как по дорогому покрытию в борцовском зале. В какой бы обуви не шёл, всё кажется, что в мягких кроссовках. Идеально для людей с межпозвоночными грыжами или гонартрозом. Стружковый путь обходит старые лужи и глубокие колеи неизвестных времён, когда лес был заповедным, но, однако, кто-то пёрся сюда на крупном транспорте регулярно. Это как-то связано с гниющими огромными башнями стоящими в одну линию через каждые пять минут ходьбы. Остатки их, немного колючей проволоки, немного бетонных блоков, рухнувший мостик, всё говорит о том, что лет пятьдесят назад здесь была какая-то технологическая жизнь. Изредка нога в лесу вдруг становится на что-то твёрдое. Шаркаешь подошвой, откидывая полувековой налёт иголок и листьев, видишь под собой бетонные плиты. Старожилы говорят, что это всё навигационная система Внуковского аэропорта. До всех этих ваших джи-пи-эс стояли здесь вышки-башни и что-то такое делали чтобы самолёты не разбивались и находили аэропорт. Версия мне нравится. Подтверждает её то, что если ровно в восемь вечера стать в закате под эти монструозные остатки чего-то, не бояться, что завалится десятиметровое бревно на тебя вместе с перекладинами, то точно над тобой пролетит самолёт. Будет светить вперёд фарами как машина и будут у него уже опущены шасси. Всё будет отлично видно, самолёт низко и точно над линией гниющих башен из дерева. Отсыпанная стружкой дорога ещё не дошла до конструкций, просто напоминает, любой лес в Новой Москве станет парком, а дальше и местом застройки. Тотально точечной как детская игра во всовывание пластиковых квадратиков в дырчатую дощечку. Каждый квадратик, цветной и гладкий, сам по себе точка в дырке. Сливаясь они дают сплошную картину и не различить уже досточки под ними. Сквозь стружку не растёт трава, плотный слой, но взошли грибы. Может споры их были прямо в том трупе дерева, а может грибы сообразительнее растений. Незаметно золотистые, маскирующиеся под рваную древесину, торчат грибы тут и там на дороге. Вдоль этого пути из жёлтого дерева – новое чудо. Земля лениво взрыхлена какой-то железной чесалкой и всё это раненое придорожное полито обильно зелёной кашей. Каша состоит как бы из жидкой травы, цвет только ненатуральный, такой зелёной, какого оттенка травы и не существует. Полагаю, что эта жидкая трава должна прорасти и напитать красотой газона эти промежуточные локации. Сделать плавным переход от асфальта к лесу. Залечить траншеи и места разворотов бульдозера. Пока этого нет. Каша не впитывается в разрыхлённую землю, лежит как будто лес вырвало съеденными папоротниками. Это жижа-рвота на два-три метра в стороны покрывает землю прилежащую к фонарям, остановкам, тротуарам неоткрытой дороги, что пролегла через наш лес в пандемию. Соединит она какие-то новые районы, станет хордой между чем-то и чем-то. Нам просто повезло, что дорога прошла именно через наш лес. Разделила его меньшую и большую части, принесла цивилизацию в лице прокатных самокатов, наркотических закладок и горок мусора состоящих из объедков строителей и их сломанных орудий труда. От пустых тротуаров и стартуют посыпанные прахом деревьев рыжие пружинящие тропинки. И там, где цивилизация и лес соприкасаются, всё забрызгано кашей из брокколи, рвотой леса. Неделю она не впитывается и через неё не проходит ни один ход крота и не пробивается ни один самый примитивный росток. Каша просто лежит и зеленеет. Она скользкая и чужеродная как слизь из старых фантастических фильмов. Может это и не рабочие её нанесли, может это лес чётко отграничил себя от асфальта и заборов. Сворачиваю со стружки в коричневую жижу настоящей тропинки, пинаю шишки и ухожу дальше. Но как бы не делал круг по лесу с собакой, шире или витиеватей, всё же заходишь и выходишь теперь всегда через зелёную кашу и жёлтую стружку. Дорогу откроют. В этот траурный день придётся переходить ещё и по зебре. Толпы людей из соседних районов смогут приехать сюда на пикники на машинах и стружка из елей, мусор строителей, покажутся детским кошмаром по сравнению с будущим триллером про концлагерь.
