* * *
Пандемия и военный кризис лишили меня заграничных странствий. Однако оказалось, что рабочие задачи при известной глубине проработки могут привести к путешествию по огромной нашей стране, подарить открытия не менее удивительные, чем приносит Будапешт или Хургада. И вот снова, на попутном ветре бизнес-необходимости меня уносит в дальние регионы. Самолёт на половину пуст. Место у окна заняла представитель какого-то небольшого даже скажем малого народа. Подобно кубинцам или цыганам, она до последнего момента, до самой секунды над землей, извергала жуткие звуки из своего смартфона. Каждое нажатие, каждый чат, видеосвязь – всё было на громкости, без наушников. Полсамолёта и я, сидящий локоть к локтю, вынуждены были это слушать. Мне показалось, что беспокоит это только меня, остальные будто такие же или резистентные к шуму. Соседка умудрилась рассыпать на меня салат из полётного ланча, закидать салфетками и в финале разлила на меня чай. Нет, извинений и какой-либо заботы, если не об имидже, так о чистоте не было. Просто эпизод. Она такая. Это её рейс, её жизнь, я только лягушка, прикрепившаяся к перелётному аисту. Ланч, кстати, был очень обильным и сытным, как во времена аэрофлотских полётов в доковидную довоенную Европу. Никаких сухих бутербродов. Убрав часть этого богатства со своей одежды и сидения, я присмотрелся к другим мелочам. Газета «Красный Север» в кармане кресла. Новости о выплатах врачам, подъёмных, находках в вечной мерзлоте. Какой-то сборник сказок, а не политический вестник. Журнал «Меридиан» с хвалебными отзывами о потрясающем отдыхе в Туле. Это именно то, о чём мечтают посетители данного рейса. Тула, такая несбыточно-далёкая от вахтовиков. Соседка фотографирует облака. На груди у неё английская надпись – «верь в себя» – на белой футболке. Не скажу, что она не соблюдает заповедь. Когда самолёт приземлился в 14 градусов тепла из московских 25, в сильный ветер, в необходимость застегнутся по самое всё, моя соседка так и пошла в футболке к аэровокзалу. Ещё несколько персонажей в футболках заметно выделялись среди кутающихся москвичей. Это был тот случай, когда 14, но по ощущениям все 8 с половиной. Единственный самолёт на аэродроме смотрелся гигантом на фоне десятков вертолётов. Именно они хозяева местного неба. Безбагажный я проследовал сразу к такси мимо надписи на куполе – «Салехард». Таксист возил какими-то квадратами по маленькому чистому городу, спрашивал, как я сплю при свете. Я заметил, что почти все улицы, которые проезжаем, начинаются на букву «Ч»: Чапаева, Чкалова, Чупрова, Чубынина. На это таксист ответил туром по Пушкина, Матросова, Маркса, будто я и не уезжал из Смоленска. Водитель также показал одну достопримечательность, притормозил у пустого места. Реально у асфальтированного пятака размером с комнату. Раньше там стояла стэлла обозначающая где именно проходит Полярный круг. Блуждая по городу, мы несколько раз пересекли эту невидимую границу. Раньше, те кто работал севернее этой стеллы получали надбавку к зарплате 80%, а кто южнее только 60%. Убрали ли знак как символ неравенства? Сейчас весь город получает одинаково – восемьдесят процентов, однако стеллу не вернули. Больше достопримечательностей таксист не показал. Его огромные солнечные очки были зеркалами-воротами во вникуда. Неприветливый, немолчаливый, небыстрый, он показался таким же случайным попутчиком, как и неопрятная соседка. Таксистом ли он был вообще? Позже гуляя и заглядывая через заборы частных домов я видел по три-четыре машины, есть ли здесь реальное такси или это только развлечение для местных, возить гостей. Исчез он на пустой улице, как только подъехали к двухэтажному отелю. Миг, и нет машины, в обе стороны на улице ни души. Начался мой полярный день. Под ярким солнцем и холодным ветром обошёл квадратами новые школы, ледовые дворцы, гимназии, встретив только пару собак, дальних родственников моего Альбуса-пса и несколько подростков. Иногда на перекрёстках стояла машина, иногда на фоне Оби пролетала чайка. Обь размером с Чёрное море вся покрытая островами, косами, раскинулась сразу во все стороны. Блестела между всеми дворцами культуры одновременно, создавала атмосферу острова. Криво-ржавые корабли и баржи стояли у берега. Чем они занимаются когда река замерзает? Ещё удивительнее было встретить яхту. Я заглянул в Обдорский острог, качественный новодел, пахнущий сосной и экскурсиями школьников. Отлитые пушечки были очень к месту, на них не экономили, расставили везде, если бы не дата «2006» на стволе, то можно принять за оригинальные. Ветер разогнал облака и фотографии бревенчатых башен и церкви, дома воеводы, получались объёмными на бирюзе неба. После меня в острог зашёл, осторожно отодвинув ворота, ещё один посетитель. Ничего похожего на кассу или магазин сувениров в этом музее под открытым небом не было. Я спустился по пустой улице к торговому центру, но никого не встретив ушёл к рекомендованному коллегами ресторану. Там были около полусотни молодых людей, тот самый любимый овсяный стаут, рулька по-немецки достойная самых высоких похвал и смертельно холодная вода в кране туалетной комнаты. Излечив холод ветра и рукомойника рулькой с горчицей, я вышел за новой порцией нетепла. Прислушиваясь к разговорам местных не выявил никакого акцента или говора, небольшая аляповатость персонала не выглядела местным колоритом. Цены не были полярными, были демократичными, масса людей напомнила о сегодняшнем Дне России. Я гулял. Продолжил фотографировать граффити с ледоколами и медведями, трогать за лапу лису-герб и дивиться на скульптуру хоккеистов-шайбоборцев. Два бегуна в шортах пробежали мимо, вернули меня в реальность. Я снова понял, что кроме нас на улицах никого нет. Значит всё прелестно, как я люблю, без людей и шума. В пол-одиннадцатого вечера солнце не думало заходить за горизонт, светло было как в Москве в обед. Надеюсь, что мои соседи через стену так же как и я завесят плотные шторы, а не станут дожидаться ненаступающего заката. Надеюсь, они дадут мне поспать по моему расписанию чтобы завтра поработать на славу, не бессонницей страдать я приехал. С верой в биоритмы приготовился ко сну. Сон пришёл под лучами солнца обходящего шторы, пытающегося залезть на стену, если не в глаза, то хоть бросить блик на телевизор. Утром, в шесть, оно было высоко и ярко. Я не знаю светило ли всю ночь, но прогретый воздух подсказывал, что скорее да. Вид из номера был тот же, что и за углом каждого из дворцов спорта. Обь стояла за окном. Не текла, не волновалась, стояла. Где-то завыла собака и заговорил человек. Дело шло к завтраку. Короткая экскурсия в местный музей и на рынок. Всё замечательно. В городе с населением в сорок тысяч с любовью созданный просторный музей, нефтегаз чудодейственный. Скудность археологических находок компенсируется интерактивом, чучелами каждой возможной дичи, вещами малых народов. Мумии людей и мамонтов – вершина экскурсии. На рынке прилавки заполнены невиданными рыбами и олениной в фас и профиль. Кошачья еда, собачья, человечья, голени и консервы, колбаса и вырезка. Олень разобран как автомат Калашникова. Рыба не вызвала интереса, дорогой деликатес, несколько незнакомых названий не делают его ещё более желанным. Верю, что вкусно. А уж как её там зовут, не так важно. Олень, другое дело. Надеюсь после работы успеть зайти, закупиться съедобными сувенирами. Салехардцев и салехардок стало побольше. Светофоры работают не впустую. Солнце зреет и светит так, словно неделю скучало. Обманывает, оно вовсе не садилось. Совершенно особенный мир этого полярного города мог бы оставить в памяти различные штампы. После того как привык к идеальным дорогам и дворцам, я подумал, что маркой на конверте памяти о Салехарде станет Обь. С её паромами, отмелями, отсутствующим течением, прозрачной холодной водой. Река-титан, река-властелин земли, которая видна отовсюду и везде её много. Но не Обь, а солнце, нет – Солнце – стало самым-самым там. Неуходящее, непрощающееся, проникающее в каждый угол, каждое окно, отражающееся на всём, делающее небо каким-то интенсивно голубым. Отдёргивание плотных штор в шесть утра и сразу солнце. Сразу во весь рост, яркое, невозможно интенсивное. Сразу как в полдень и так до позднего вечера. Затем тоже яркое, просто с длинными тенями, контрастными и чёрными, отброшенными всем, там внизу, под солнцем. Солнце Севера. Оно сделало красивым любой вид, воду в реке, лица людей. Все фотографии стали профессиональными. У нас в средней полосе какое-то суррогатное солнце. Солнце Верхнего мира, настоящее шаманское светило живёт в Салехарде. Набор высоты на обратном пути, через облака к серо-дождливой Москве. Солнце осталось ждать на севере. До Шереметьево долетели только крохи его света.
