- Удерем, - предложил Прийду, когда они были в Мобиле.
У него и самого давно бродила такая мысль, но он боялся высказать ее кому-нибудь, опасаясь предательства.
- Фрийдо! Теннис![18] - кричал толстобрюхий немец, рыская в порту Мобиле вокруг огромного штабеля досок, в котором они уже второй день скрывались.
…И вдруг мысли перенеслись к домику в пригороде Нью-Йорка, где они с Анной прожили свой первый и единственный брачный год. Корабль только что пришел в порт, и, возвратившись домой, Тынис столкнулся лицом к лицу с греком, торговцем овощами, державшим лавку на улице напротив. Ух, и грязная это была история… Чтобы освободиться от этих дум, капитан снова зажег лампу, натянул занавески на иллюминаторы, отыскал в кармане ключ, открыл ящик стола и извлек оттуда письмо от Лийзу.
Каугатома, двадцать седьмого октября 1903 года.
Милый Тынис!
Много времени прошло уже с той поры, как я получила от тебя письмо. Я тебе посылала несколько писем, но не получила ни одного ответа. Извини, что напоминаю тебе, и если тебе не противно, думай иногда и обо мне, потому что я все та же, что прежде, и осталась верной своим обещаниям. Тебя прошу о том же, да разве и нужно просить, ведь этого требует человеческая честь и порядочность.
Ох. Тынис, среда и суббота - дни, когда я больше всего путаю нитки в пряже: в эти дни почтальон ходит в Каугатома за почтой, и я все посматриваю напрасно из окна на улицу. Мать уже бранит меня, что я разленилась у старого Хольмана и не умею справляться с бедной жизнью. И это, может быть, правда, потому что окна у нашего дома стали как будто меньше, а окна в доме папаши Хольмана были большие И все же не хочу я туда больше, потому что папаша Хольман из-за своей внезапной смерти не оставил мне ни гроша, хотя я работала больше, чем работала бы его родная дочь, и это знали все те, кому досталось его большое состояние, и поэтому у меня на сердце иногда большая тревога, что, может быть, ты не хочешь меня, потому что я бедная. Ох, Тынис, но я хочу тебе отдать свои руки, а ты знаешь, что они никогда не были праздными, разве только в короткие часы ночного сна. И я не верю, что чье-нибудь другое сердце бьется с такой любовью к тебе, как мое, потому что я люблю тебя горячо. Я все время думаю о тебе, все равно, где бы я ни была и что бы я ни делала. Особенно тогда хочется прижаться к твоему сердцу, когда вокруг дома все гудит от большого ветра и море так тяжело шумит и ворочается. Ох, Тынис, береги себя и других, чтоб у тебя в твоей тревожной жизни моряка не случилось никакого несчастья.
