- Ну, матушка, разве уж такая крайность с этой женитьбой? Если я проживу до девяноста лет и, скажем, в будущем году женюсь, успею еще и золотую свадьбу сыграть!
- Ты прежде настоящую свадьбу справь, - молвила мать, вздыхая, - тогда и разговоров будет поменьше.
- Разговоры! Какие разговоры? Или ты, мать, за Ритины дела принялась?
Старушка ответила не сразу. Много серьезных, даже горьких слов вертелось у нее на языке, но не подобало высказывать их сейчас, при всей семье. И без того уж воздух под прокопченными балками гуменной избы Кюласоо был слишком накален. Хозяйка Вийя, норовя уйти от слишком опасного поворота разговора, засуетилась вокруг котла с супом, Матис же с особенным старанием стал выстругивать сошку для угорьей мережи. Один лишь Сандер остановился с челноком над сетью и слушал, развесив уши, разговор дяди-капитана с бабушкой.
- Не пришлось бы мне ремеслом Рити заниматься, - кашлянула старушка, - если бы ты не собрался выпрячь из хольмановской упряжки госпожу Нети. Даже и здесь, в деревне, уже поют:
Шуры-муры, балагуры,
Поглядите, бабы-дуры:
Тынис Тиху Нети славит,
Мужу Нети рожки ставит!
Вийя стояла ко всем спиной. Матис, нагнув голову, с особым тщанием разглядывал сошку. Один лишь Сандер, бедняга, не сдержал прорвавшегося смеха и сразу же был за это наказан.
- Тебе, Сандер, верно, очень уж вспомнилась абулаская Тийна, что так крепко обрадовался? - съязвила бабушка.
Сандер покраснел, как кумач, и понял, что совершил непристойность. Ему надо бы сообразить, что все то, что разрешалось в отношении именитого дяди бабушке, матери могучего Тыниса, не позволено ему, не позволено даже его отцу и матери, как он смог заметить, мельком взглянув на них.
Кто знает, как повелся бы дальнейший разговор в избушке Кюласоо, если бы со двора не послышалось шарканье, заставившее всех присутствующих взглянуть на входную дверь. Хозяйка Вийя, сидевшая ближе других к выходу, открыла дверь. В чуть освещенной светом лампы прихожей показались худые, длинные ноги в серых рваных портках, а затем и туловище в обвисшем старом пиджачке. Уже по одному этому обитатели Кюласоо признали гостя, только Тынис, который давно не видел слепого Каарли, узнал старика лишь тогда, когда тот благополучно перешагнул через высокий порог и, согнувшись в дверном проеме, просунул, наконец, в комнату свою долговязую, костлявую верхнюю часть туловища.
- Боже мой, Каарли, что ж тебя, на ночь глядя, выгнало? Неужто совсем один? - спросила хозяйка гостя, недоверчиво заглядывая в сени и прикрывая за ним дверь.
