…Да, ничего не поделаешь, придется уж вымучить эту хвалебную песню царю, тогда, по крайней мере, хоть жизнь станет надежнее. Никто уж не сможет объявить тебя врагом государства. Смастерить разве новую песню на мотив «Сойди, о благодать души»? Первую строфу, скажем, можно попробовать сложить этак:
Велик и славен русский царь,
Земля его богата.
Приказ нам отдал государь:
«Бей басурман, ребята!»
Ленивых царь не пожалел,
Огонь в груди его горел,
И мы побили турок.
Эта строфа у него давно уже почти сложилась и, верно, пойдет, а вот со второй беда. Тут уж, как ни верти, придется назвать по имени самого царя. С чем бы можно срифмовать этого самого Николая? Николай - рай, май, кай, ай, вай…
Дождь барабанил в окно. В можжевеловой ложке, как раз там, где приходилось вырезать углубление для похлебки, торчал сучок, - кончик ножа притупился, да и песня никак не складывалась.
С тех пор как Рити прогнала поводыря Каарли, Йоосепа, жизнь слепого стала слишком уж серой и скучной. Иногда на него находила такая тоска, что хотелось махнуть на все рукой - и на ложки, и на корзины, и даже на песни. Ведь и он, Каарель Тиху, тоже был когда-то настоящим мужчиной: и в его руках пела пила, гремел топор, и корабельные шпангоуты легко, послушно становились на свое место, а сам он был как стройный молодой дубок, и по воскресеньям девушки у качелей долго глядели ему вслед.
Нет, дело не только в том, что тогда он был молод, а теперь стар, тогда был здоров, а нынче слепой инвалид войны, - уже и тогда, в пору молодости, в его характере обнаруживались слабости. Он был слишком мягок, слишком уступчив, слишком исполнителен. Война, конечно, остается войной, и раз ты уж угодил на нее, делать нечего. А разве не мог он отвертеться, так же как его товарищ по конфирмации Яан из Сарапуу? Тот не пошел на жеребьевку, а просто задал заранее стрекача. Яак из Варпе разрубил себе топором большой палец ноги и спасся таким образом от рекрутского набора. Яак хоть и охромел на левую ногу, зато глаза у него остались целехоньки до самой смерти. Конечно, большинство выполняло приказ царя, но почему именно он, Каарли, должен был находиться среди этих смиренных убойных овечек? Разве он не мог удрать, как Яак? Какие якоря удерживали его здесь?
Когда он вернулся из-под Карса слепым, Мари-то ведь не посмотрела, вышла замуж за другого, да и смертный час матери пришел в свое время, не спросясь, был ли он подле нее или на другом конце света! А уйти можно было. Как же, кто бы это мог запереть от него море! Сам виноват, не хватило упорства. Он был слишком податлив и тогда, когда дал Рити потащить себя к алтарю, сплоховал и весной, позволив прогнать Йоосепа, к которому привязался всем сердцем. Мало у него твердости и теперь, чтобы противостоять пастору и Рити и не стряпать этих хвалебных и покаянных песен. Пустая угроза, за шуточную песенку, сочиненную весной, никто не сослал бы его в Сибирь. И то, что Гиргенсон хотел отлучить его от церкви, пустое - ну, и отлучил бы!..
