Как бы то ни было, деревянные постройки разгорелись быстро — неожиданно быстро для обеих сторон. А тут еще и ветер к вечеру поднялся, стремительно перекидывая пламя с одного дома на другой, да запирая в огненных ловушках истребляющих друг друга людей! И тогда сеча стала затихать сама собой — смертельно уставшие мужи принялись искать пути к спасению, отступая каждый в свою сторону. Впрочем, кто-то продолжил драться в иступленной ненависти друг к другу… И погиб — кто от русского топора иль половецкой сабли, а кто потеряв чувства от страшного жара, да задохнувшись от дыма…
К ночи губительное, страшное в своей мощи пламя охватило уже весь град, пощадив только детинец! Не зря воевода приказал убрать любые деревянные постройки рядом с внутренним валом — правда, он это сделал, чтобы лишить ворога возможных укрытий… Но теперь, смотря на невиданное им ранее зрелище огненного шторма с высоты надвратной башни (единственной в цитадели!), Ратибор мог честно похвалить себя за разумный ход. И хотя тяжело, невероятно тяжело было на сердце воеводы при виде уничтожающего Ижеславец пожара, именно он позволил последним уцелевшим ополченцам беспрепятственно отступить в детинец. Теперь же за его стенами укрылось две тысячи ратников, большая часть оставленного ему войска — и взять его ворогу будет ой как непросто! Да, тысяча воев сегодня пала — возможно, лучших воев. Но ведь по всем прикидкам поганых они истребили втрое больше…
Мог ли знать Ратибор, что только в этот самый миг его размышлений пал сотенный голова Славен, пронзенный сразу несколькими пущенными в упор стрелами? А вместе с ним и последние три дружинника воротной стражи, так и не пустившие ворога в крепость, покуда бились их сердца…
…- То есть как не будете строить пороки?! Как не оставили мастеров?!
Пленный мокшанин угрюмо промолчал, поджав губы и волком, исподлобья на меня посмотрев. Один из множества воев своего племени, привычных к топору и работе с деревом, кого монголы отправили в лес — рубить лестницы и собирать вязанки хвороста. Да только отошел он от своих слишком далеко — на радость броднику Ждану, умельцу укрываться хоть в лесу, хоть в речных камышах, да нападать из засады. Последний взял с собой на «дело» Завида и Мала — и к чести братьев-половчан (как и нашего ехидного соратника), справились они отлично, внезапно напав из укрытия на мокшанина, да оглушив его тяжелым ударом топорища по голове. Пленника русичи протащили к нам буквально на своих загривках — и вот он, сидит передо мной. Угрюмый, настороженный, жалкий и беспомощный — явно ведь не ожидает для себя ничего хорошего! И замолчал он, уже ответив на вопрос в первый раз, не потому, что весь такой смелый и хочет поиграть в партизана, вовсе нет. Он испугался удивления, злости, недоверия в моем тоне, и теперь боится повторить своей ответ еще раз — боится, что навлечет на себя мой гнев!
