Припомнив дорогу, Глеб быстрым шагом направился в сторону дома. Ему навстречу шли люди – мужчины, женщины, старики и дети держали путь по своим самым важным, самым любимым и ненавистным делам, к своим мечтам и страхам, от дома до работы, с рынка до дома, от рождения к смерти. Мимо пробегали ряды печатных и овощных киосков. Нежно грело весеннее солнце. Тучи разошлись и надо головой Глеба, а когда он нащупал в кармане брюк шелестящую купюру, он еще больше приободрился.
– А мужик все-таки молодец! Возместил, так сказать, ущерб! Лишним не будет, не все так плохо. Правда, на новую рубашку не хватит. Интересно, эта отстирается? Тогда можно было бы попить внепланово пивка сегодня вечером!
Уже стал слышен грохот ремонтной техники на аллее, как вдруг Глеб испытал новое потрясение, и уже гораздо более сильное. Когда он пересекал переулок, образованный двумя соседствующими многоэтажками, со спины к нему кто-то подкрался, – судя по тому, что произошло далее, довольно отвратительный субъект, – и, взяв горло в локтевой захват, поволок трепыхающегося, как рыба на крючке Глеба в переулок.
Глеб только и успел разглядеть темно-серый рукав из грубой шершавой ткани. В следующий момент все его инстинкты были направлены на то, чтобы просто дышать. Проковыляв под гнетом чужой воли несколько шагов, Глеб оказался в затененном тупике и, будучи все также со сдавленным горлом, увидел еще одного незнакомца. Он не разглядел его внешности, в глаза только бросилось, что он был побрит на лысо, и от чего-то сразу стало ясно, что он заодно с его мучителем. Только эти обрывки мыслей успели пронестись во встревоженном сознании Глеба, как он получил сокрушительный удар кулаком в живот:
– Что он тебе сказал? Толстяк в кофейне. Говори! – эти слова дошли до Глеба, словно плохой сигнал радиоприемника. Точнее, он четко расслышал каждое слово, но мозг отказывался интерпретировать их как цельное предложение. Мозг Глеба был занят – он качал кровью его сердце. Похитители продолжали пытку.
– Спрашиваю еще раз, – новый удар полетел Глебу в ребро. Глеб, стиснув зубы, хрипел и корчился, – что тебе сказал тот человек в кофейне? – Тут инстинкт самосохранения помог Глебу обрести ясность мышления, и он, преодолевая шок, выдавил из себя:
– Он… он ск… сказал «п-прости, извините… П-прости меня, дружище, за то, что пролил на тебя… к-кофе».
– Все понятно, – только и ухмыльнулся лысый. В следующий миг в его руке блеснул какой-то предмет. Глеб ощутил в плече укол иглы. Затем, поняв, что дело совсем плохо (эх, Вселенная, Вселенная), попытался руками освободиться от захвата, но тщетно. Заметавшись, как зверь в западне, пытаясь причинить хоть какой-то урон своему мучителю, все еще державшему его в захвате, он топтал его стопы, пробовал быть локтем в живот, но, после пятнадцати секунд безуспешных усилий, почувствовал, что сознание покидает его, и обмяк, как будто вырубился перед телевизором после одиннадцатой банки пива.
