За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка | страница 8




У кого ж дары попроще,


ну картошка там, ну, в общем,


кто от плуга-бороны –


с Ярославской стороны.



Наш Никита – с той, попроще…



Что ж, Никита, не у тёщи,


коль приехал – вылезай,


подтянись, смелей, дерзай!


Подхватил мешок свой тощий,


вмиг поддался общей спешке,


(тут бегом ходи, не мешкай),


Очутился на метро


и – нырнул Москве в нутро.


Ну, пока там озирался,


восхищался, разбирался,


поезд дважды постарался


пробежать весь свой маршрут.


Наконец-то вроде тут.


А потом ещё трамваем.


Сам кондуктор, позевая,


объяснил ему всё толком.


Дом-то что же, не иголка –


адрес верен, дом, он вот,


тётка где-то здесь живёт.



«Проходи, – сказала тётка, –


нынче родич – кто с мошной!..»


Будто вытянула плёткой,


станешь тут себе смешной.


Молча взял он раскладушку,


вещмешок свой за подушку


молча сунул в дровяник,


ну и… тут немного сник:


«Да-а… Родство – обычай древний,


только здесь не как в деревне».



Дума думой, дело – делом:


чёрный пёс не станет белым,


что при тётке – то при ней.


Утро ночи мудреней.


Потому давай-ка, братец,


времени не будем тратить –


зададим-ка храпака!


(Сон всё лечит, юн пока…)


12


Просыпается столица –


муравейник шевелится.


Шум и гул со всех сторон.


Всё очнулось.


Только сон


ещё реет и теплится


на домах, машинах, лицах.


Сон в испарине бетона,


в тёмных струйках росной крыши.


Льётся в уши тихим звоном.


Тёплым сном вокруг всё дышит.


Он в дремотной позе-муке.


В глубь карманов тянет руки.


В складке рта, слезинке глаза,


в желваках сведённых скул.


Под глазами тушь размазал,


ногу за ногу запнул.


На щеке (с… подушки складкой).


В щёлках глаз (с пирушки сладкой).


Заставляет в зябком вздроге


греть ладонью грудь в дороге.


Губы кривит позевотой…


Ох, доспать-то как охота


всем гулякам молодым!



Но уж солнце выше, выше,


сняло пятна все на крышах –


сон развеялся, как дым.


И тревожит люд забота,


как поспеть бы на работу…


Блещут стёклами витрины,


зазывая на смотрины.


Буквы вывесок аршинны,


шум, движенье, визг машинный.


Всё снуёт, спешит, торопит


как в Америке-Европе, –


знал такое по кино,


вот и здесь заведено.


Не спешить – удел немногих,


большинство ж – смотри под ноги,


неба высь лови на луже,


(правда, лужи здесь похуже).



Ну а вот и институт.


Тут экзамен? Будто тут.


Зданье с виду что коробка.


Внутрь вошёл Никита робко.


У дверей по коридору


Люду-у! Шёпотом все споры,


о проблемах мать-ученья,


всё – кому дать предпочтенье:


трудолюбьем наделённым


иль способным дать «зелёный».


И, решив поставить точку


(брать, так гениев – в рассрочку!),


липнут к окнам, словно птицы,


в книгу нос, долбят страницы,