Он удивился: женщина никогда не бросает курить вот так. В понедельник. На ровном месте. И сразу вспомнилось, как месяц назад, она, потухшая, тосковала в курилке. Странно было помнить, что эта женщина могла тосковать. Теперь тосковал Сидоренко. Она же раздувала ноздри и трясла головой, как раздраженная лошадь.
– …да насрать мне, какое у тебя расписание. Я сюжет пишу, а ты мне мешаешь!
– Ален? – позвал Афонин, которого раздражала их возня за спиной. – Как Станиславского по имени отчеству? Я на аккредитацию заявку пишу.
Она обернулась. Ее волосы, собранные в хвост, хлестнули по монитору. Глаза сверкнули возбужденно и радостно. И вместе с ней обернулись сразу все в кабинете.
– Александр Сергеевич! – раздраженно грянул нестройный хор.
– Да, – мечтательно подтвердила Алена.
И на миг, Афонину померещилось, что он глядит в глаза Ирочки.
– Почему все это происходит со мной? – протяжно грянул Хомяк в телефонную трубку.
Он раздраженно расхаживал по пустой курилке, не зная, что над его лысой головой, на пожарной лестнице, сидит сама Фирс.
– Почему говно все время прибивает к моему берегу?
– Карма у тебя такая, Виталь, – сказала Алена.
Сказала мысленно, молча и яростно уставилась в телефон. Ей ужасно не хватало охранника Михалиса, готового прикрыть ее дерзости. Защитить от ответной реакции гостя. Хомяк, понятно, на гостя вообще не тянул. Но врезать мог. Алена это учитывала.
Она вздохнула, еще немного покипятилась и успокоилась, поклявшись, что отомстит. Вот только, пока не знает когда. Без конкретных дат, верить в это ей было легче.
Дождавшись, пока он договорит и уйдет, она спустилась с пожарной лестницы над курилкой и пошла в редакцию. Проверить, не устраивает ли Александр Сергеевич новую пресс-конференцию.
– Да, – сказала Бонечка, – прихлебывая ядовито-сладкий фруктовый чай, который они прозвали «химическим». – И ты туда же. Станиславскому же лет сорок! Как минимум!.. Пипец! Что ни подруга, то либо «чернильница», либо геронтофилка. Хотя, если брать Злобину, то она совмещает.
Алена мрачно вонзилась зубами в сушку. Крошки брызнули ей на платье и стряхивая их, она опять задумалась о тщетности бытия. Все ее красивые шмотки, были греческими, летними. Осень была так некстати. Еще и деньги закончились.
– Злобиной уже озвучивала? Про геронтофилию?
– Х-ха! – ответила Бонечка очень экспертным тоном. – Раз сто. Но там вообще запущенный случай. Сперва Злобина жила с нами и спала с Кротким. Но Кроткий изменял ей с Сонькой, которая в то время с Каном жила. Когда она это выяснила, то сделала ему назло, грудь и переехала к Соньке, прикинь? Они, как я слышала, «баловались» без мужиков. И Кан уже открыто выводил их двоих. Блондинка справа, брюнетка слева. Потом, вдруг пердимонокль: Ленка вышла замуж за Кана, а Соня сперва жила с Кротким, но потом они тоже поженились и теперь они с детьми все живут в одном большом доме. И с ними больной Олег. Представила?
