С такими мыслями Потресов шел домой. С такими мыслями пришел.
- Ну, что ты все крутишься, крутишься? - сказал жене после принятия пищи. - Сядь, посиди.
- Так ведь Пашке назавтра еще брюки гладить, - возразила жена.
И у этой все занятия да занятия.
- Это ты мне назло, - сказал Потресов, выключил "Адъютанта его превосходительства" и вышел во двор.
В одиннадцать ночи окна горели ярким пламенем. Будто не средняя полоса, а Заполярье в полярную ночь, когда рабочее утро наступило. За каждым окном кто-нибудь да копошится. Почему не спят? Даже "Адъютанта" не смотрят. Впрочем, поганая картина.
Даже за тем окном, где живет наркоман дядя Леша, все-таки зарезавший тетю Лену и отсидевший за это полный срок... Этому-то что надо?
Потресов перевел взгляд на одинокий фонарь посреди двора. Фонарь давно не горел: хулиганы расстреляли лампочку и плафон из рогаток, расстреляли в пух и прах. Лебединая шея, изогнутая так изящно, так по-старому, когда все еще умели всё делать, когда порядок был. На такой шее, на такой прихотливо изогнутой трубе хорошо бы повеситься. Утром из любой квартиры видно будет...
Вспомнил Потресов, что в кладовке есть у него подходящая веревка. Теперь, пожалуй, таких и не вьют. Уж вервие, так вервие.
И он пошел в кладовую за веревкой.
