– Я не звал тебя, Мария, и развлекать не намерен, – тихим, но просто ледяным тоном сказал Седрик.
Он никогда не испытывал ко мне дружеских чувств. Как и я к нему. Я просто решила немного поиграть, но поняла, что в этот раз натолкнулась на непробиваемую скалу.
– Меня не нужно развлекать. Я всегда сама нахожу для себя развлечения, – сладко улыбнулась я.
– Занимаясь непотребством со смертными?
У меня перехватило дыхание. Откуда он узнал?
– Успокойся. Это твое дело. – Седрик усмехнулся, словно увидел на моем лице отражение ужаса потери моей сокровенной тайны. Да и еще в такой близи от родительских ушей.
– Откуда ты… – прошептала я, отступая от него на шаг.
Теперь я поняла, что играть с ним было провальной затеей. Он словно жалил мою душу своими словами, как оса жалит мягкую человеческую плоть.
– Ты неосторожна. Маркус видел тебя.
– М-Маркус?
От этой новости мне стало жутко.
Мой зять видел меня. Со смертным. Он мог рассказать Маришке. А та, непременно, поспешит поделиться этой «волшебной» для нее новостью с нашими родителями. О, нет. Нет!
– Но он рассказал только мне. Поэтому твоя тайна в полной сохранности, – тихо сказал Седрик, словно утешая меня.
– Да, ты умеешь хранить тайны, как никто другой, – с улыбкой прошептала я. – Но не тебе меня осуждать.
– Ты права. И я не осуждаю тебя. – Седрик отвернул от меня лицо и вновь уставился в окно. И я поняла, что на этом наш разговор окончен.
– Твоя мама расстроена, Седрик. Ты должен пойти со мной. – Я направилась к двери, не удосуживаясь уговаривать его.
– Им не скучно, поверь. – Послышался холодный ответ.
– Как пожелаешь. – Я саркастически усмехнулась и вышла из комнаты.
Шагая обратно в зал, я чувствовала себя ужасно. Ужасно грязной.
Почему Седрик Морган всегда так благороден? Холоден. Всегда так… Чист? Неужели он не делал ничего предосудительного? Ни разу в жизни? Почти за три столетия? Трудно в это поверить, но, кажется, так оно и есть. И поэтому его нравственная чистота смущала меня. Угнетала. Рядом с ним я чувствовала себя покрытой свежей, ужасно пахнущей грязью, что пропитала мою кожу, от которой я никогда не смогу отмыться.
«Что за сопли, Мария?» – сказала я самой себе, чтобы избавиться от этого угнетения.
Я привыкла плевать на все и на всех. Но иногда мой разум подводил меня, и тогда чувство отвращения к моей грязной душе преследовало меня, терзало. И в этот момент мне казалось, что, даже просто находясь рядом с Мишей, я совершаю святотатство.
