– Только не пробуй гарнир с салатом – они тебе не понравятся, – предупредил я, увидев, что Миша схватила вилку и нож.
– Почему? – удивилась она. – В фильмах это выглядит очень красиво: разрезать на кусочки мясо, а потом съесть каждый, обмакнув в соус!
– Если хочешь попробовать, пожалуйста, выплевывай не на тарелку, а в салфетку, – сказал я, решив, что будет лучше, если она будет учиться на своих ошибках и получит хороший урок.
Девушка хмыкнула себе под нос.
– А знаешь, несправедливо, что у людей есть так много видов еды на выбор, а у нас всего один! – вдруг усмехнулась она.
– Зато они лишены всего того, что есть у нас, – спокойно ответил на это я.
«Но имеет ли все это смысл? И какой смысл в нашем бессмертии?» – невольно подумал я. Этот разговор вернул меня к мыслям и навлек на мою душу щемящую тоску, ведь в который раз напомнил мне о том, что Вайпер должна умереть и оставить меня на все века существования Земли.
Я уставился в окно, позабыв о Мише. Я безумно скучал по моей Вайпер. Но лишь горькая усмешка смогла выразить все, что я чувствовал в этот миг.
А ведь у смертных есть еще и физическая боль помимо того, что всем им суждено умереть. И неужели в мире есть что-то большее, чем болезнь души, когда она ноет, словно исцарапанная и покрытая ядовитыми язвами? Хотя, откуда мне знать, что это за чувство? Но Вайпер часто говорила так о себе, поэтому это сравнение стало высшей мерой страдания души и для меня, никогда не чувствовавшего физическую боль.
– О чем ты сейчас думаешь?
Голос Миши вернул меня в реальность.
– Что? – переспросил я.
– Ты вздохнул, и так тяжело, – ответила она, пристально глядя на меня.
– Просто вспомнил кое-что, – ответил я, решив впредь не улетать так глубоко в свои мысли, чтобы не давать Мише повода вновь расспрашивать меня.
Она недоверчиво нахмурилась.
– И о чем ты вспомнил? – допытывалась девушка.
– Тебе не кажется, что это совсем не твое дело? – спокойно ответил я.
«Не забывай о том, что она – ребенок. Не нужно ей грубить» – пронеслось у меня в голове, и я тут же почувствовал стыд за то, что позволил себе вести себя с ней так, будто я тоже был ребенком.
Что со мной происходит? Откуда эта дурацкая агрессия?
– А мне, что, и поинтересоваться нельзя? – насмешливо спросила Миша. – И почему ты так груб со мной?
– Извини, я просто немного не в себе, – примиряющим тоном сказал я, чувствуя, что, если скажу что-то не то, она совсем на меня обидится.
Миша ничего не сказала: она просто откинулась на спинку стула и уставилась в окно. Эта девушка оказывала на меня странное воздействие: я был утомлен ее присутствием, ее голосом и манерами. Она не раздражала меня, нет, но я чувствовал, что нам обоим было неловко от нашего вынужденного знакомства и совместного времяпровождения. Мише было скучно со мной, но я не мог развлечь ее – это было не в моем характере, и я знал, что она разочаровалась во мне как в личности, хоть совсем меня не знала. Я не был тем, с кем ей хотелось и было бы интересно общаться – я был серьезным, замкнутым, взрослым, да еще и давал советы, которые она принимала за нудные наставления.
