– Я умоляю… Я никогда больше не хочу! Честно! Мне больше ничего не нужно, только дай! Дай мне увидеть её хотя бы раз! Хотя бы почувствовать так, как хочу, как чувствовал тогда! О, Боже, Смерть, молю тебя, покажи её глаза! – кричал он в небеса, и вдруг почувствовал её руку на своих худых скулах.
И она сказала, она встала пред ним, словно живая, словно реальная: – Я очень люблю тебя… – и обняла его. Так крепко, что согрелось всё, что желание найти её… лишь запылало с новой силою. Что желание никогда не отпускать её, загорелось, словно пламя синее внутри. Разрушила тем самым отчаяние. И он восстал с колен. Он взглянул свежими очами вдаль, увидев цветущий цветами выход. Наконец–то, сквозь эти страдания, его очи отыскали выход. Наверняка, он остался бы здесь навечно, но… явно ему помогла Она, та девочка из ожерелья, та, что охраняет его душу. Он восстал и следовать стал свету.
VI. В погоне за светлячком.
– Вот есть слово, да, Виктор. Но смысл в нем какой? Смысл в нем, ежели пусто, как сердце, как пуста тьма? – молвил ветер, в красотах и обитель мира завывая, связывая горло ледью, плетью, что так душило, хребет ломало, что миром стало, колыхая воду в темном непроглядном кофе, что так крепко, так черно, что в нем смерть разовьется, что полезут из стакана ночью чернью скелет, что свяжет горло, как свяжет тьма его душу, что без оболочки точно симулякр, точно пустота, вселенная в абсолюте. И это тьма, что в кофе непроглядном, проникает внутрь, убивает, порождая дитя изнутри. Дитя, что мертво, что кончено, как кончен мир живых во тьме, ведь жизнь – отрезок, он конец имеет, а тьма бесконечна, в ней рождает слово, в ней рождается вечность, в ней жизнь теряем, обретая бесконечность. Всё в кофе происходит, что ветер колыхает, что связью, нитью вяжет наши лики, зашивая рот.
– Слово… оно велико! Слово есть мир этот! Мир тот, что созидается не руками, созидается душою, что строчит бессвязные сей строки, что стреляет в сердце ужасом сравнений, что бросает в душу камень, что скоро пролетает, унося за собою кусок невидимой души. Молвить, что пусто что–то – удел пустых, а ты, ветер, как уверен я, вовсе не пустой, ты лишь убедиться во мне хотел, ты словно ждал, что я отвечу: “Нет”, а ныне ты приятно удивлен. – молвил Виктор, лежа на земле, изучая небосвод. – Красивое сейчас небо… Гладь такая… умом не вообразить, и хочется здесь лежать с одной, что ждет меня. Я точно знаю! Ждет! Скажи мне, ветер, в силах ли твоих обратиться к ней, спросить её, ждет ли меня? Может ли жить без меня?
