Худая настолько, что ее можно было обнять одной рукой, она мигом оказалась рядом.
– Что случилось?
– Опять, – только и сказал Ярый.
Женщина подняла взгляд на меня.
– Почему ее никто не остановил?
– Меня позвали.
– Насколько далеко в этот раз она зашла?
Ярослав смотрел на меня всего секунду, но какой же это был взгляд.
– Недалеко.
– Тогда почему она в таком состоянии?
– Запретное слово, – нехотя выдавил Ярый.
И лицо женщины вытянулось.
– Море? – одними губами спросила она парня.
И тот кивнул.
Все-таки это я виновата в состоянии этой бедной женщины.
– Что я могу сделать? Чем помочь? – спросила я медсестру.
– Ты уже помогла, чем смогла! – резко ответила она, но оборвала слова, когда Ярослав резко повернулся.
– Не надо так с Кристиной. Она старалась помочь.
Медсестра раздраженно выдохнула, а потом кивнула:
– Да, ты прав. Как тебя зовут? Кристина? Ты можешь помочь. Лену… Елену Алексеевну нельзя резко выводить из такого состояния. Лучше всего помогают лиричные песни. Знаешь хоть одну? Умеешь петь?
Я смутилась, но чувство вины было сильнее. И пусть пою я так, как поет большинство – кое-как и в душе, я села на край кровати и неловко поежилась.
А потом запела. Хрипенько, не попадая в ноты, но я попыталась вложить в песню все раскаяние.
Я не подумала головой. Простите.
И как-то на фоне беды профессора мои проблемы схлопнулись, словно мыльные пузыри. Ведь эти маленькие неприятности разрешимы. А вот ее беда – нет.
Ярослав провел рукой по моему плечу, а я не дернулась. Беспокойство парня выглядело искренним, это меня тронуло.
Я то ненавижу его, то восхищаюсь. То хочу убить, то пожать руку. Меня качало на волнах эмоций и чувств, а хотелось добраться до берега и раскинуть руки в стороны, лежа на песке. Передохнуть.
И это же в моих силах.
Давление профессора пришло в норму, и я тихо вышла, оставив Ярослава и медсестру. Удивительно, но парень не пошел за мной, лишь проводил взглядом до выхода.
В этот день я пришла на подработку невероятно молчаливой. И все словно чувствовали – не задавали вопросов. Кажется, даже посетители сегодня были куда как спокойней и тише себя вели. Или же мне просто так чудилось?
В перерыв я позвонила маме. Как ты? Ела? Спала? Как учеба?
Все эти вопросы она задавала как из пулемета, и я вдруг разрыдалась. Рассказала маме о том, что случилось, пока она не надумала себе лишнего.
– Ты хороший ребенок и искренне хотела помочь. Все позади.
Она не осуждала меня никогда, хотя было за что. Не учила сейчас, что не надо было лезть в то, в чем не разбираюсь.
