Она говорила:
— Я потому и не понесла, что холодная була. А до тебя я ласковая, коханый мой. Ты иди до мене, а то погибнешь без этого. Родился и погибнешь т а к, как 3ося, которую Бандера сгубив.
— Отстань, - повторял Курка . - Заладила: «убьют », «погибнешь» .
— И татусь не вернется, я знаю, и коняка наша, - быстро-быстро шептала Ядвига. - И все будет мертво.
Курка подбежал к дверям и распахнул их, сперва первые - в сени, потом вторые - на улицу . Изба осветилась тусклым светом . Из темноты выступили печь, стол, где поблескивала пустая сулея, лавки вдоль стен.
Шепот Ядвиги замолк, но слышалось ее дыхание, и невидимый взгляд ее сверху, с печи, давил, не давал опомниться.
Мутный блеск лежал на змеевиках самогонного аппарата и пустой сулее. Туман, запол зая в избу, стлался по полу волнами, тоже поблескивая сверху. В прямоугольнике дверей виднелись поля, дороги, татлы, поросшие кустарником.
Больше не казалось, что кругом болото, топкое, засасывающее. Вся земля и бесчисленные колеи покрылись тонкой ледяной пленкой; в нарождающемся свете раннего утра она отливала красноватым. Кусты - близко, у самых дверей, и дальше, на гребнях холмов, все, сплошь до последней веточки, казались обернутыми в серебряную фольгу.
Мимо дверей проплывали танки, проходили и исчезали из глаз солдаты, и неуместный этот праздник, только чуть окрашенный красноватым, как предчувствием крови, снова открывался взгляду.
— Холодно … Закрой дверь! - попросила Ядвига.
Не отвечая, Курка взглянул на Гришина и, увидев, что тот не спит, сказал:
— Потопали, товарищ майор. После хуже будет.
Гришин поднялся ; и он, и Курка взвалили на плечи
тяжелые мешки с медикаментами и хирургическим инструментарием.
3.
Булыжная дорога обрывалась, а дальше тянулись пахота, проселки, распластавшаяся на двести, даже триста метров топь, по которой с трудом ползли танки, фуры, самоходки. Кони и люди останавливались над превратившимся в болото весенним глиноземом. Кони тревожно ржали, хрипели; здешние. они понимали, что время пахоты и сева еще не пришло.
Вместе с другими Гришин ступил в грязь и увяз по щиколотку. Через несколько шагов, в ложбине, он провалился по колено, с трудом вытащил ноги и остановился отдышаться.
Мысленно ему представилась армия, вся война как одно живое существо. Начало ее. Ополченцы, бегущие по желтеющему ржаному полю и падающие ничком в колосья.
И он сам бежит, спотыкаясь о трупы, и сквозь бесконечную усталость, вытеснившую даже страх, успевает подумать:
