Женщины стояли с вечера, может быть, и не уставали часами смотреть на спящего Курку.
Девушки видели в Курке женихов и братьев, отцов, которые, значит, вернутся, раз вернулся Курка, пропавший, казалось, навсегда. Матери видели в нем своих сыновей и грядущий мир.
Своего дома у Курки не было - мать умерла еще до бегства Курки из села, и опустевшая хата сгорела. Домом стало все село.
Мы поднимались, и сразу снова начинался пир - где-нибудь в садочке, под яблонями и вишнями.
Как-то, задолго до войны еще, в очень тяжелый день, я узнал, что горе не тонет в вине, оно не дает человеку опьянеть. Теперь я понял, что и радость бывает такой, что, сколько ни пей, забытья не наступает.
Иногда Курка исчезал - уходил с Ксаной рука об руку, и Листопадовка - она существовала и существует для меня как единое целое - оставляла их с мудрой материнской заботой, чтобы они побыли одни в мире.
А пир продолжался. Нежность к Курке Листопадовка распространяла и на меня, готовая поделиться всем, что имеет.
На пирах по тамошнему обычаю вначале ставили только один стаканчик. Хозяин наполнял его, кланялся во все стороны : «Пью до всих, до всих», выбирал одного гостя, добавлял : «Пью до вас!», особо кланялся избранному и передавал ему стаканчик.
Какая-то очень красивая девушка выпила «до меня» , и стаканчик долго путешествовал между нами - туда и обратно, - подобно челноку, прял между нами незримую нить, как до того он сновал между другими, постепенно всех оплетая таин ственной пряжей.
Село было не похоже на виденные прежде. В него, заброшенное далеко от дорог, редко заглядывали немцы, и наши войска, наступая, тоже прошли стороной.
Долгими летними вечерами Листопадовка гуляла и пела песни. Курка шел об руку с «сестричкой» , как он называл Ксану. Я знал, что она и была для него сестричкой, а не возлюбленной, их соединяла память того ночного расставания, они оставались теми же детьми, что тогда, и через свое детство не могли переступить.
В песнях среди многих - иногда радостных, но чаще тоскующих - голосов я всегда различал слабые голоса Курки и Ксаны, казавшиеся одинокими. Ксана и Курка были из детства, живущего больше мечтой, а мы, остальные, были из взрослой жизни. Ксана и выглядела как девочка - худенькая, с еле намечавшейся грудью и длинной русой косой.
В первый же наш день в Листопадовке на гулянье я очутился рядом с Куркой и посмотрел на него со стороны.
Лицо его выражало отрешен ность, поглощенность.
