— Я еду домой, дедушка Яков. На побывку ! - сказал Курка, вплотную подойдя к старику.
Тот поднял руки с узловатыми, старчески дрожащими пальцами и провел ими по лицу Курки.
— Где остальные, дедушка? - спросил Курка, тревожно оглядывая комнату, которая для него, должно быть, была наполнена воспоминаниями и рассказами той девочки, сиянием ее глаз, светившихся сквозь прозрачные от худобы ладони, которыми она наивно закрывала распухшее лицо.
— Живые ушли, чтобы жить, - сказал старик. - А я остался, чтобы помнить и ждать…
Голос старика звучал все слабее, голова ниже и ниже склонялась над книгой, пока не легла на пожелтевшие страницы.
— Кто за вами приглядывает, дедушка? - тихонько спросил Курка.
Старик не отвечал.
Курка притронулся к его пергаментному лбу и сказал :
— Живой…
Несколько минут он стоял неподвижно, вышел из комнаты, вернулся с вещмешком в руках и выложил на стол продукты, щедро выданные на дорогу дивизионной АХЧ : хлеб, консервы, сахар, печенье, масло.
Старик спал.
3.
Мы ехали с запада на восток бесконечным полем, которое, как казалось, желтело на глазах, тяжелело наливающимися колосьями, будто проходили не минуты и часы, а недели. Когда колосья наклонялись под ветром, поле серебрилось, словно освещенное луной. Потом колосья выпрямлялись и тянулись к солнцу, чтобы побольше впитать тепла и накормить изголодавшихся людей.
Фронт был уже далеко. Почти не удивляло, что в синем небе плывут облака, а не бомбардировщики.
Машина круто остановилась.
— Речка! - сказал Курка, открывая глаза.
Мы сошли с машины. Тут, у берега, трава была истоптана и тянулась невысокая земляная насыпь; теперь показалось, что это не речка, а противотанковый ров. Ветер набегал темными и светлыми травяными волнами с невнятным шумом. Река была прямая и узкая, как канал, и, тоже как канал, без берегового ската, будто проведенная по линейке. Мост из чистых, новеньких досок с поручнями из стволов березок, на солнце лохматившихся розовой берестой, был переброшен на тот берег.
Мы с Куркой пошли к краю того, что казалось рекой.
Дул ветер, полный желтой и розоватой пыльцы, припудривая пилотки, гимнастерки и курковскую винтовку, винтовка начинала походить на живое - на древесный саженец, готовый, после бесконечных дорог, пустить корни и покрыться листвой.
Было раннее утро. Косой свет, резкий и сильный, но стлавшийся плоско над землей, не проникал в глубь плотной темноты, открывавшейся глазам. От машины доносилось позвякиванье ключей, слышалось гуденье ветра.
