плевывался. По грязному лицу стекали слезы, оставляя светлые борозды. Другие солдаты приближались к тонущему, но медленно, точно во сне.
«Чего они, сволочи, не бегут?» - подумал Гришин, но сразу заметил, что ведь и сам он не бежит - ему это только кажется, что он бежит, а в действительности он еле движется, бесконечным усилием вытягивая ноги из грязи.
Грязь все всасывала в свое черное нутро, земля как бы подымалась на дыбы, пенилась от бешенства, не желая больше нести на своей спине войну, истекала грязью, как кровью.
Курка и Гришин добрались первыми. За ними подоспели два артиллериста. Вчетвером они подняли упавшего.
Солдатик стоял и, часто переводя дыхание, покачивался, улыбаясь и плача одновременно. Оп был совсем маленький - на полголовы ниже Курки.
Глядя снизу вверх па окружающих, солдатик судорожно глотнул воздух, невнятно прошептал серыми губами : «Щиро дякую» - и сильно качнулся вперед, - показалось, что он снова падает. Курка даже протянул руки, чтобы поддержать его, - но солдат не упал, а шагнул вперед, так же как прежде, вытягивая топкую шею из воротника шипели, и зашагал, увешанный пулеметным и лентами.
Почти сразу его не стало видно в потоке одинаковых серо-черных шинелей, выходивших из тумана, все более плотного от сумерек.
Гришин думал: «Логически прав немец, который подсчитал, что паше наступление обречено па провал, потому что у них на твердой земле отлично подготовленная оборона, и пока мы дотащим один снаряд - они привезут двадцать. Но в этом рассуждении забыт человек» .
Он думал: «Во всех страшных и подлых взрывах фанатизма, как немецкий фашизм, есть одно общее, пожалуй, только о д н о совершенно общее. Убеждение в том, что каждый человек в отдельности ничего пе стоит, а ценность имеет лишь недоказуемая, адресованная инстинктам, а не разуму, идея, все равно как ни называть ее: «раса»,«жизненное пространство», « черт в ступе».
Темнело. Гришин посмотрел вверх и вспомнил, что весь день не слышно было самолетов. В таком тумане не очень-то полетаешь. И немцы, очевидно, настолько уверены в невозможности советского наступления, что даже не ведут разведку.
Армия уходила в темноту , предрассветную, тревожную, прикрывалась ею, как непрочной, тающей по минутам и секундам броней. Даже ритм шагов, протяжный звук которых доносился отовсюду, становился равномернее. Рев грузовиков, пытающихся вырваться из грязи, слабел. Люди не шли, а плыли через грязевое море. Хотя каждый шаг стоил неимоверного труда, казалось, что тебя движет половодье.
