А по лестнице величаво спускается подруга «защиты», одна рука выставлена вперёд, держит лист, повёрнутый в мою сторону, на листе несколько рукописных строк – заинтриговать меня. «Михаэль! – обращается ко мне, а я подался от неё, и она уже обращается к спине: – Ты не хочешь говорить со мной?» Несколько шагов от неё и ещё шаг за угол, здесь тоже можно ждать вертухая, они мне доверяют.
Что-то происходит за моей спиной, решают, пишут. И обходятся без меня. После шести часов в предбаннике меня вернули в камеру. Только вернули, зовут на выход. Объясняю человеку, который стоит в двери, что без бумаги, которую видел сейчас в суде, не выйду. Человек схватил меня за плечо куртки и вышвырнул из камеры в коридор. Там он громко крикнул:
– Он у меня не выйдет из камеры?!
– Кому кричишь? – спросил его.
– А вон тому, – махнул рукой вдоль пустого коридора. И пошёл. И мял другой рукой плечо руки, которой вышвырнул меня, крутил его и морщился.
Он был за главного в специальном рейсе в психушку.
Твой ход, товарищ кэгэбэ.
Рассказ 14
От Иерусалима по шоссе на Тель-Авив до Мэвасерет-Цион, там поворот налево.
И запрыгали с горки под горку, из-под горки на горку. Покатились по зеленым склонам.
Место красивое. Но что душевным до этого? В окна не смотрят. А двор для прогулок – колодец с высокими стенами, не видят даже плоского неба, вверх не смотрят.
Одна команда из трёх человек сдаёт меня. Многочисленная – принимает.
В первой комнате молодая за столом. Сжимает ладошку ладошкой, протягивает их в мою сторону и вся устремляется ко мне с улыбкой:
– Вы прибыли…
– Я не прибыл, – сожалею, что обрываю её, – первое и последнее моё вам слово – шалом.
– Он отказывается, – начинает она жаловаться кому-то из моей свиты.
А меня проводят дальше, в комнату, верхняя её часть из прозрачного пластика – наблюдательный пункт, просматривается налево и направо просторный коридор с входами в комнаты, а напротив – зала со столами и приделанными к ним стульями.
Мне предлагают сесть на стул, по его виду ясно, для кого предназначенный. Захотелось его опробовать, потому что интересно, но сидеть, полулёжа, неудобно.
Добродушная толстушка с ручкой в руке готова записывать, но я её обижаю:
– Единственное, что я вам скажу – шалом.
Она огорчённая встала, а её место быстренько захватил молодой хват в тюбетейке, заговорил:
– Я медбрат. Ваше имя, фамилия?
Я молчал.
– Может, хотите проверить давление, пульс? – спросил с восточной хитрецой.
Мне стало неприятно, почувствовалось, что приближаемся к укольчику. Но совладал с собой и заявил всем и никому:
