В новый королевский дворец он благоразумно не пошел: пустил вместо себя ветер, а сам сел в углу питейного зала и сделал вид, будто слушает барда. Спроси кто, о чем песня, Руиз не ответил бы. Никто, к счастью, к нему не лез и не заглядывал в чуть светящиеся глаза.
С песнями и радостями у аристократии Садаккара обстояло с точностью наоборот. Даже не обладающие склонностью к магии придворные больше походили на тени, нежели на живых людей. Бледные, истощенные, измученные, словно каторжники. Разве лишь одеты получше да место кандалов заняли драгоценные побрякушки. Сошиг Первый же… Руиз не поверил собственным глазам. Вместо сильного и властного архимага, говорящего на равных с королями, того, кому верили и за кем шли войсководцы и чародеи, намного искуснее его самого, на золотом троне сидел исхудавший до крайности старец, мерно раскачивался взад–вперед и перебирал гранатовые четки трясущимися скрюченными пальцами. В дверь постучали, но Сошиг словно не услышал этого.
Так и не дождавшись ответа, пришедший толкнул резную створку. Та открылась без единого звука. Сошиг вскочил на свой трон, выудил откуда–то из–за спинки золотую шкатулку и прижал к груди.
— Не отдам! — выкрикнул он неприятным высоким голосом, какого ранее у него не было. — Мое!
— Ваше величество, у вас родился сын, — прошелестела светловолосая женщина бесцветным голосом.
— Снова? — пискнул Сошиг и заныл: — Почему они рождаются и рождаются? Мне уже нельзя посмотреть в сторону женщины, чтобы она не понесла. Как змееныши. Они хотят лишить меня трона! Моего богатства! Это проклятие дракона, я знаю!
— Дракон умер, — прошелестела придворная.
— Его посмертное проклятие! — не сдавался Сошиг. — Нужно избавиться от этого отродья.
— Ваше величество, вам нужен наследник, — возразила женщина.
— Я смогу зачать нового, но… когда это будет нужно мне! — заорал Сошиг. — Я архимаг, а архимаги живут долго и до самой смерти остаются в силе.
«Вот только вряд ли ты когда–либо являлся даже просто сильным магом», — подумал Руиз, как оказалось слишком громко, поскольку Сошиг встрепенулся и заозирался по сторонам. Шкатулку сжал так, что побелели костяшки пальцев, и едва не вдавил ее в немощное старческое тело.
— Что с этим отродьем не так? — спросил Сошиг, спустя почти минуту, в которую с его стороны раздавались лишь всхлипы, перемежаемые почти нечленораздельным «мое… не отдам». — У всех предыдущих имелись какие–нибудь изъяны: шесть пальцев или четыре, отсутствие уха, хвост. Они неминуемо стали бы несчастны, когда выросли и обнаружили свое отличие от прочих…
