И прежде чем Морган успел возразить, Бусинка уже убежала прочь.
— Я не знаю… — попытался он оправдаться неизвестно перед чем Легорию.
— Морик, безотносительно Катарины. Приходи, я хочу тебя кое с кем познакомить, хорошо?
— Хорошо.
***
Дверь в хижину старейшины всегда была открыта для посетителей в этом время. Само жилище сильно выбивалось из стандартных деревенских домов, выглядело загадочным, но не ветхим. Виной тому использование исторических канонов в строительстве. И если отчий дом Моргана уже имел и водопровод, и электричество, да и построен был из вполне себе современного материала, то дом деда целиком и полностью окружал старое дерево Бонко. Оно являлось и центром хижины, и опорой, и даже корни его частично служили мебелью. Никто не мог уже припомнить — было ли это дерево ровесником старейшины, или же начало расти задолго до прихода предков прайда на это место. В любом случае, в затененной комнате, рядом со старым стволом и ожидал посетителей дед.
Морган остановился около двери в приемный зал и прислушался. Вроде бы старейшина один. Морик легонько постучался и зашел в комнату. Дед, как и подобает катару его ранга, сидел за низеньким напольным столиком, на подушке, расшитой драгоценными нитями. Старческие ноги его были сложены калачиком, а сам старейшина склонился над каким-то пергаментом и выводил пером черные иероглифы. Со стороны можно было подумать, что ты угодил прямиком в прошлое. Старый катар пишет письма затейливым способом, стремясь сообщить соплеменникам о какой-нибудь угрозе или созывая всех на празднование дня урожая. Но Морик знал, дедушка всего лишь тренируется в каллиграфии, что считалось одним из достойнейших занятий для катарского мужа. К тому же, подобное сосредоточение над закорючками и палочками отлично тренировало мозг, не давая тому излишне разжижиться на старости лет.
Дед нисколько не изменился с их последней встречи. Пожилой худощавый старец с огромной гривой светло-песочного цвета. Старейшина закручивал из прядей тугие жгуты, скрепляя их на концах драгоценными клипсами, и они свисали величественной копной, делая его голову огромной и устрашающей. Старческая кожа давно ссохлась, шерсть поблекла, но именно грива и борода под стать ей, создавали нужный внушительный образ. Еще и привычка постоянно хмуриться. Начало кустистых бровей редко покидало точку совещания по центру лба. В детстве Морган невероятно пугался такой грозной мимики, пока не понял — дед ни капельки не злится. Просто однажды он осерчал настолько сильно, что не сумел вернуть брови в первоначальное положение. Нелепое объяснение, вылезшее откуда-то из памяти. Кажется, так говорила про старейшину бабуля.
