Похитители погрузили ее в чародейский сон, но в заклинание вкралась ошибка, и Амарель смутно осознавала окружающий мир. Смутно – но достаточно, чтобы запомнить лица правителей Острова Разбитых Масок.
Девушка съеживается и обхватывает себя руками; на мгновение ей становится холодно, когда она вспоминает лица короля и его министров.
Голодный Тигр ее почти не страшил – она уже видела духов-зверей, и громадный тигр был даже красив… пусть худую плоть и прорезали длинные извилистые шрамы, а в ранах зияли кости. Облик его господина заставлял Амарель содрогаться даже во сне. Лицо короля напоминало кусок сырого мяса, исковерканного десятками наползающих друг на друга шрамов, а пальцы рук срослись вместе, приобретая сходство с когтями. С искалеченным ликом странно сочеталась мантия тонкого серебра; однако она подходила к волнам холода, исходившим от тела правителя, вплеталась в них.
Седьмой Аметист была страшнее. Гладкое мраморное тело десятилетней девочки. И… черные, уродливые дыры на безупречном лице; вырванные глаза-аметисты смотрят с золотой цепочки на шее, а на спокойном лице лежит печать возраста.
Но они не прикасались к Амарель. Радость Распада же всегда кружил рядом; тысячи мух, составлявшие его тело, жужжали совсем близко с гладкой кожей девушки. Их лапки касались тела Амарель, фасетчатые глаза – тоже сотканные из мух – взирали на нее в предвкушении удовольствия. Закон острова был прост: красивым здесь не место. И именно Радость Распада уродовал не имевших изъянов гостей, исполняя закон и развлекаясь одновременно.
Сквозь сон девушка видела и Золотую Ласточку, наложницу короля; она иногда приходила взглянуть на пленницу. Прекрасное лицо и тонкие руки Ласточки рассекали длинные раны, вечно кровоточащие и воспаленные; в ней Амарель видела свою судьбу.
Девушка снова дрожит, прижимаясь к согретому солнцем камню. Если бы ее не спасли с острова, если бы герои, которых нашел Факхару, не успели… Сколько бы еще король и министры решали – использовать ее как карту в игре политиков или оставить на острове… и выбрать способ навеки изуродовать ее? Что бы они сделали – покрыли бы тело шрамами? Или коснулись бы кожи гниением? Или…
Она содрогается всем телом, проклиная свое воображение, слишком живое и яркое. Да, теперь кошмар позади, и посланники Факхару спасли ее… но как ей искупить такую неосторожность, то, что она подвергла его опасности?
Раздается знакомый шелест – словно вода струится по камню – и Амарель вскидывает испуганный взгляд.
