Велигор не ожидал такой просьбы. Смутился, посуровел, удивленно уставился на нее. Воспоминания на мосту Вечности и другие? Не хотелось делиться с ней личным. Слишком частное. У бессмертных со временем воспоминания стираются. Выхолащиваются. Память подлежит забвению, как и у смертных. Удержать в голове дорогие образы можно осознанными усилиями. Эти крупицы берегут, никому не показывают, как самое ценное, что есть в мире, полном вечных перемен.
–Ты уверена?
Покивала, с опаской разглядывая сменяющиеся выражения на его лице.
– Зачем тебе? – спросил серьезно, разглядывая ее, как кого-то наглого, кто претендует на его святое.
Злата вскинулась, сглотнула.
– Чтобы понять, кто ты.
– Мне не нравится. Придумай, что-нибудь иное.
Уголки рта девчонки слегка дрогнули, она выдохнула.
– Слабо душу открыть, да? Страшно? Я тебе однажды сказала, кто ты.
Велигор дернулся, как от удара. Зло сфокусировал взгляд на дерзкой прекрасной мордашке. Мог ли он подумать столько лет назад, что его импульсивное решение в той школе приведет к этому. Жизнь весьма забавный процесс. Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Он хорошо помнил те, детские слова.
Поймала его.
Цена дороговата, но оно того стоило. Он сжал зубы, набираясь терпения. Он бы очень удивился, если бы узнал, что будет торговаться с таухуа, пусть и необычной, за собственные воспоминания.
– Договорились, – процедил он. – При условии, что свяжу тебе руки. Сам буду касаться запястий, или пальцев, чем ты там это делаешь.
Девчонка замахала головой.
– Только не голой, – добавила поспешно.
Вспомнила, в чем оба стоят посередине спальни.
– Не много ли условий?
– Хотя бы в белье.
Под его пристальным наблюдением неловко надела трусики. Решили по очереди. Одно воспоминание, один обмен без Ци. Велигор принес из гардероба ленту. Яркого алого цвета с крошечным бубенчиком на конце. Злата не узнала ее. Позволила связать ею себе руки за спиной.
Он сел на кровать и усадил ее на бедра. Животом к себе, собирая маленькие ступни у себя на коленях, под ее руками. Обычно в этой комнате он и таухуа лежали голые. Их столько перебывало, этих девушек. Он не помнил ни лиц, ни фигур. Они точно простыни на его кровати. Появлялись и исчезали, раз за разом. И ни одна из них не сидела на его бедрах, не диктовала условия и не позвякивала мелодичным бубенчиком, которым когда-то дразнила его животных в зверинце.
Бубенчик при каждом движении тихо позвякивал. Живо напоминая ему о прожитых годах, проведенных в происках.
